|
|
Когда задиристый ольховник наконец закончился, и на противоположном скате холма показался неровный выступ крепостной стены, Солнце почти уже село. Конь всхрапнул и необычно затрясся, чем отчасти встревожил. Бурмей решил осмотреться: вероятно, из окон замка его уже заметили, и решают теперь, что предпринять.
Возможно, следует как-то обозначить свои намерения.
В походном мешке имеется влажная дратва и шёлковое покрывало: из этих материалов можно изготовить факел и зажечь.
Неплохой идеей также кажется слезть с коня и повести его под уздцы, а при приближении к крепостным воротам внятно напевать deaf forever. На случай если замковые лазутчики туги на ухо, надо снять одежду и идти обнаженным. Хорошо перед этим добиться стойкой эрекции и вымазать член серебристой пудрой, что подарила давеча престарелая вдова трактирщика.
Коня Буручаго тоже неплохо бы украсить. На дне мешка остались, должно быть, еще соколиные перья. Наскрести смолы со ствола вон той высокой сосны и приклеить перья к ушам Буручаго. Шелковым покрывалом задрапировать шею на манер платка, да колокольчиков на сбрую навесить.
А голова? С ней посложнее. В голове не последнее значение имеет рот, а во рту — слюни. Когда губы приоткрыты, и слюни видны, их понюхать можно. У кошки слюни вонючие, потому что она не чистит зубы и есть всякую дрянь: мышей, мелких птиц, причём в сыром виде. Но зато кошка не курит и не жуёт жвачку.
У лося перед кошкой то очевидное преимущество, что ежели его обрить скорняжным лезвием и приучить к высоким прыжкам на месте, можно неплохо заработать, демонстрируя его в общественных местах: в уездной больнице, в библиотеке, на кладбище.
На кладбище, кстати, неплохо разводить голубей. Для этого необходим хотя бы один просторный гроб с рядом просверленных в крышке отверстий и соломенной постилкой внутри. Постилка нужна, чтобы впитать влагу от склёванного трупа. Птицы с удобством разместятся между рёбер, а в черепе отложат яйца. Голубиный гроб следует поставить торцом, облокотив о дерево или постамент, и обложить густыми венками из мяты.
Можно вырастить в гробу одного большого голубя, но труп для этого нужен девичий, пухлый, и непременно свежий, без серьёзных повреждений. Голубиное яйцо закладывают в задний проход трупа, а в рот при помощи воронки заливают не менее полуведра конопляной браги. Брага эта послужит раствором питательным: когда птенец проклюнется, он поначалу опарышами питаться будет, а уж затем бражки конопляной напьётся и распухнет внутри как кулич. Постепенно клюв голубы покажется изо рта трупа, а перья вылезут из отверстий промежности. Но взрослая птица в гробу будет спрессованной, то есть продолговатой, вытянутой формы. Чтобы этого не произошло, гроб необходимо постоянно вращать, и для этого подойдёт любое примитивное устройство типа вертела. Чем взрослее птица, тем быстрее следует вращать гроб, пока он не завертится с такой скоростью, что потеряет видимый контур, а голубь, будучи растянут центробежной силою, раздвинет ставшую ненужной трупную оболочку и воззрит сквозь сырое дерево подобно мироточивой сирене.
Такой голубь опасен тем, что, покинув жилище своё, может начать метаться по кладбищу, не в силах преодолеть притяжение свежих могил. Крылья его невидимыми нитями привязаны к гениталиям покойников, и издают терпкий аромат.
В результате сам по себе полёт превращается в мучительное ожидание ясности, которая, будучи предсказана неравномерным чутьём подсознания, несёт в себе все признаки губительного рока, распада и безумия.
Зная об этом, Бурмей долго не решался слезть с коня, и лишь приблизившись к крепостной стене почти вплотную и ощупав закованной в латы рукой её шершавую от лишайников поверхность, кургузо сверзился наземь, взмахнув семихвостой плетью.
Но вот и ворота: тёмный щербатый брус, ржавая влага угрюмых засовов. Поглядев по сторонам, Бурмей стукнул чугунным молотом раз, другой, третий. На шестом выдохе маленькая чёрная от копоти дверь приоткрылась, розовощекий слуга в похожей на коросту накидке появился в проёме, вопросительно тявкнув.
Бурмей подвёл к нему коня и недвусмысленно указал на расшитую специальным гербовым узором сбрую. Слуга вздрогнул и поспешно завозился с засовом ворот. Наконец последний был снят, но створы ворот не поддавались. Бумрей решил помочь и налёг на просмоленную древесину всем телом.
Щека его ощутила холод, и вдруг захотелось ссать…
Влад резко повернулся и сел в кровати. Уже рассвело: видимо, он забыл
поставить таймер. Взял телефон, посмотрел на экран. 9-38: проспал всё, что
можно. Что же, торопиться уже бессмысленно: нужно позвонить ребятам на буровую,
сказать, что приболел допустим желудком и не спеша готовить завтрак.
После еды сверился с ведомостью.
Ликвидации подлежал подопытный Ш.
Влад хорошо помнил этого приземистого господина с невнятным лицом и вечно незаживающими чирьями.
Нужная ячейка находилась в углу; приблизившись, Влад осветил фонарем её внутренность.
Попав в луч, Ш. вздрогнул и поднял глаза грызуна.
После незначительной паузы Влад открыл люк и пригласил подопытного выйти, что тот немедленно сделал. Усадив Ш. в специальное кресло и закрепив конечности ремнями, бурильщик подкатил к нему столик со свёрлами.
— Убивать будете? — тускло поинтересовался Ш.
— Постарайтесь успокоиться, — Влад знал, что накануне Ш. должен был получить диазепам, но не потрудился проверить ведомость, — Всё будет быстро и практически безболезненно.
Ш. улыбнулся:
— Я доверяю вам. Не то, что Данило. Данило — садист, а вы — бурильщик вдумчивый и ответственный. Если бы у меня была дочь, я желал бы ей такого мужа.
— Если бы у моей бабушки были яйца, она была бы дедушкой… — подмигнул Влад, включая дрель и регулируя скорость, — Вообще-то я женат… вернее, недавно был таковым… Но теперь — вдовец.
— Соболезную.
— Бросьте… Я сам её. Довела. Не специально, конечно… но не рассчитал. Вообще, надо объективно признать, мы были очень разными людьми… Но страсть не выбирает… Скандалили часто… она… вся на эмоциях… часто себя не контролировала… бутылкой коньяка в телевизор швырнула однажды… монитором в меня кинула… жидкокристаллическим… И вот однажды ночью взбесилась опять… а я придушить её решил: так, слегка, знаете… на дзюдо учили… человек обмякает и сознание теряет на некоторое время… я уже делал так раньше… но в этот раз не рассчитал чего-то… а скорее всего, довела… злой был очень, себя не контролировал… И это… шею повредил, видимо… позвоночник… он хрустнул так… тихонечко… как… сучок. И капец.
Ш. поёрзал:
— А что же тело? В измельчитель? хехехе…
— Да нет, представьте себе… хотя, частично, конечно, да… Но сохранил некоторые части… особо полюбившиеся… вы понимаете…
— Понимаю… — Ш. склонил голову. — Послушайте, у меня просьба к вам. Нельзя ли мне перед этим самым как-нибудь того… половое удовлетворение получить. Напоследок.
— Половое? — Влад выключил дрель, — Это как? Намекаете, что мне отсосать у вас что ли?
— Ну зачем вы так… руку освободите… я сам…
— Сам… У меня инструкция, уважаемый.
Влад взял со столика скальпель и, умелым движением распоров пижаму подопытного, обнаружил выраженную эрекцию.
— Ого… какой стояк. Вы таблетки утром принимали?
— А есть разница? — улыбнулся Ш.
— Есть, разумеется… сейчас поймёте…
Бурильщик быстро зашёл за спинку кресла, крепко ухватил подопытного за волосы, приставил сверло к основанию черепа, включил дрель, надавил с силой.
Ш. издал звук, напоминающий кряхтение при запоре.
Дрель дёрнулась, и патрон ударился в затылок.
Тело подопытного мелко тряслось.
Влад отпустил кнопку и вытянул сверло.
Ш. тяжело обмяк в кресле; голова его запрокинулась, являя взору сочно кровоточащий рот, заполненный кусками языка и дроблёного нёба. При дальнейшем же осмотре тела, Влад невольно вскрикнул: головка увядшего члена Ш. сочилась семенем. Хитрый подопытный сумел-таки вырвать у жизни последний клок ништяка, а бурильщику предстояла теперь мутная процедура перепролонгации.
Опять этот настораживающий аромат раскаленной бронзовой стружки, глухое поскрипывание натянутых тросов, липкий холод обезжиренных поручней. Опять обвесы, неровный шаг со слезящимися глазами, и мутная тошнота безверия.
Перепролонгация никогда не вызывала оптимизма, и даже последующий отдых с отключением профильных линий не скрашивал колючую тяжесть её хронической травмы. Теперь, когда кипучая энергия молодости отошла на второй план, и далеко позади остались суетные увлечения расписанием, Влад особенно остро ощутил болезненную неотвратимость предстоящего тления.
Вот… лёгкое покалывание в ступнях и слабый, едва слышный звук контрольного вызова. Похолодевшие пальцы тянутся к пульту, но база молчит, а до первой отметки ещё пропасть и стоны. Ласковый шелест катетеров, крик разводящей с крыльца бельведера, и сырые удавки сжимающихся уплотнителей.
Стрелка манометра еще не прошла и четверти, а в висках стучит так, что кажущийся тонким как скорлупа череп вот-вот обещает лопнуть, протечь пузырящимся мозгом… кто эта девушка: там, у стойки? Она держит в зубах блестящий треугольник (ключ? измеритель? чистилище?) и смотрит с улыбкой, как на живую диковинку.
Вспомнил. Её зовут Изобелла, она распоряжается свёрлами.
Первая отметка настигла Влада в разотождествляющем ступоре.
Словно фигура совы завращался он вдоль заиндевевшего поручня, вслушиваясь в хрип своего дыхания. И сразу же — следующий тремор. Глухой гудок плохо смазанных швов, вонь канифоли, въедливый луч замедлителя…
Сколько ещё? Перекрыты ли коробы?
Улыбка девушки застывает и расслаивается в студенисто подрагивающем мареве выхлопа; тело Влада твердеет, вытягивается, ослепительные розовые ромбы мерцающей пылью разрываются на периферии сетчатки… отпусти-отпусти-отпути…
Отпустил. Очередное, предпоследнее сжатие.
Время исчезло: есть лишь чётный и нечётный ряд. Стрелка манометра на фиолетовой зоне, цепи натянуты, замедлитель в нейтрали. Пульсирующий свет уходит глубоко в голову; Влад ощущает уплотнители каждой клеткой распятого тела… короба хоть открыли… позиция в тонусе.
В тонусе?
А грунт? Грунт-то где подмосковный?!...
Бляди…
Нет, теперь уже всё равно, всё равно: хватит с него этой мерзости.
Раньше еще сомневался, а сейчас решение свалилось как талый снег с крыши: к чертям все эти заморочки, сегодня после смены пойти к Столяренко и написать заявление.
Во как.
 |
master@pepka.ru |
 |