Они обнялись.
– Ну что, всё готово? – обходчик озабоченно сверился с часами.
– Секунда в секунду, – кивнул санитар по прозвищу Слива.
– Тогда пошли за тёткой.
Они прошли по коридору в кабинет №8.
Там ползала вдоль стены голая Марина Валентиновна.
– Отжарим? – предложил второй санитар, отзывавшийся на погоняло Князь.
– Не сметь! Силы потратишь! – обходчик метнул в Князя сюррикеновый взгляд, – Дай сюда её зубы!
Взяв у Сливы зубы, он высыпал их на специальное магическое блюдце с плоским зеркальным дном, вынул эрегированный член и стал мастурбировать. Сказал тихо:
– Пусть ноги свои покажет…
Князь подскочил к Марина Валентиновне и, схватив её за лодыжки, вытянул ногами к обходчику.
– Хороши… – прошептал обходчик, убыстряя темп, – Истинная красота женщины в её ступне! Эта утонченная, но вместе с тем сильная и пленительная красота, она подобна упругому стволу молодого деревца… А пизда лишь венчает эту крону своим скользким цветком…
– Но каковы лепестки этого цветка, позволю себе заметить! – запальчиво возразил Князь.
– Лепестки… Лепестки пизды приятны на вкус, и нектар её благодатен как кислота… Но вкус этот недолговечен, словно поддельные духи. Вкус женской пизды сгорает как бенгальский огонь в руках больного подростка. А вкус пальцев ног – истинный вкус женщины.
– Позвольте, а как же манящая точка ануса? Тугие облака свежих ягодиц, в которые вдавливаешь лицо как в тёплую халву? Как же спелые груди с дрожащими нежными ягодами?
– Жопа важна… – согласно кивнул обходчик, – Жопа – это вход в сокровенное. Туда пускают не каждого, а иногда вообще никого не пускают. Жопа – это Тайная Комната Женщин (ТКЖ), в которой хранится их Заветная Шкатулка Желаний (ЗШЖ).
– Ну вот, я и говорю… – обрадовался Князь.
– Но! – поднял палец незанятой руки обходчик, – слишком много сил уходит, чтобы добраться до этой шкатулки, особенно если ты толст! И по пути можно серьезно испачкаться. А всё, скорее всего, зря: в большинстве случаев шкатулка оказывается пуста! Ты можешь положить туда своё желание. И тогда твоё желание станет её желанием. Это анальное зомбирование, сложная и кропотливая процедура… Ты заполучишь женщину, похожую на послушную машину, но сердце своё тебе она не отдаст. Потому что женское сердце – в пятке. Посмотри на пятки этой женщины. Они нежны, но по бокам мозолисты. Такое и сердце её. Сильно ухватив женщину за пятку, ты держишь в руках её сердце…
– Ну и хули? Она всё равно вырвется! – запальчиво выкрикнул Слива.
– Если будет жива… – улыбнулся Князь.
– Вот именно… – Обходчик серьёзно кивнул, – Вот именно. А грудь… грудь питает лишь жадных. Сиськи как пиво: пьёшь, пьёшь, а жажда всё больше… Некоторые присасываются к сиськам и всю жизнь оторваться не могут. Это приманка, которую лучше разглядывать издали. Если уверен в себе, можешь погладить пальцем, куснуть, лизнуть… но сосать не советую. Привыкнешь – бросить потом очень тяжело.
– А со ступнями не так разве? – заметил Князь.
– Не так. Присосавшись к груди, не отлипнешь. А ступни как кокаин. Их жутко хочешь и ждешь, но если есть дела поважнее – можно и забыть о них ненадолго. В крайнем случае, если уж совсем невмоготу, можно носить с собой носок или туфлю и нюхать время от времени.
– Но у женщин есть еще масса серьёзнейшего оружия! – отозвался Князь, – Глаза, волосы, уши. Губы, ёбитвашу мать! Вы про рот забыли? Рот, который сосет?
– Сосёт, – кивнул обходчик, – И высасывает из тебя жизненные соки. А ступни не сосут: они дают сосать себя – снисходительно, важно, лениво. Как две сытые кошки. Но если тебе надоест, можешь согнать их с коленей: они не обидятся. Глаза, волосы, уши… всё это лишь украшения, побрякушки. Как игрушки на ёлке. А в ногах – суть. Некоторые тащатся от изящной шеи. Но всех изящней шея у змеи, и если вовремя не ухватить женщину за глотку, она укусит. Как и змея, шея холодна и неулыбчива. А ступни – ласковые и тёплые.
– Спина, предмет вожделения художников…
– Далеко не всех! И потом, спина неоднородна. Она многое скрывает, многое не договаривает. А стопы молчат. Но один их вид уже говорит красноречивее всяких слов. Их могут скрывать чулки, но чулки – лишь вуаль, которую не в падлу сорвать.
– Ноги молчат, а руки? Плечи, кисти, ключицы?
– Руки вертлявы, – отмахнулся обходчик, – они горазды хватать всё, что плохо лежит, и поэтому часто бывают грязны, эти шаловливые ручонки. А ноги серьёзны. И даже грязь на них – благородна… Ну, что там еще у вас осталось?
– Колени, икры, бедра… – неуверенно перечислил Слива.
– Это, по-твоему, не ноги что ли? – усмехнулся Князь.
– Ох, блядь, кончаю! – сипло промолвил обходчик, и в несколько бурных толчков излил густое как смола семя на пригоршню тусклых зубов.
Возникла длинная пауза. Было слышно, как Марина Валентиновна шлёпает губами и почёсывается.
Обходчик вытер хуй салфеткой и аккуратно распределил смоченные спермой зубы по зеркальной поверхности:
– Вот. Через несколько минут семя высохнет, и зубы приклеятся к зеркалу. И в наших руках окажется магический инструмент управления стоматологом-зомби. Работает он просто. Нужно поймать глаза этой женщины в зеркальном отражении. А затем задействовать Волю.
– Но зачем нам эта женщина? Вы так и не объяснили… – заметил Князь, – Я думал, главное – заполучить зубы этого перца…
– Зубы Антона – это ключ, – важно пояснил обходчик, – с их помощью мы пересечем границу их мира. Но вход в Преисподнюю стерегут множество стражников. Женщина нужна, чтобы усыпить их бдительность: мы скажемся торговцами плотью, ведущими на рынок товар.
– Хорошо, а голова – тоже магический инструмент? – подал голос Слива.
– Разумеется, – обходчик подошел к столу и вынул голову Петра Кузьмича из полиэтиленового пакета, – Эту голову мы заставим разговаривать. Для этого пригодятся громоотводы. Пётр знал пароли. Без этих паролей мы не сможем передвигаться по кварталам. Целиком мы не смогли бы заставить его: уж очень много воли скопил он в своем теле. Мне удалось парализовать его волю в электрическом поезде, потому что я воспользовался моментом, когда он ослаб, выпустив семя в мёртвую женщину. Тогда я отрезал волшебным серпом ему голову. В голове мало Воли, там только Соображалово и Запускалово. Это важные инструменты, но без Воли они – ничто. Голова скажет нам пароли. Мы вооружимся Словом.
– А что в рюкзаке? – спросил Князь, подходя к столу с разложенными вещами.
– Это рюкзак ведьмы, – пояснил обходчик, делая Сливе знак приблизиться, – Татьяна была моим засланчевичем в мир слепо-глухих. Она следила за Антоном с детства. Охраняла его зубы, покуда не пришел момент. Потап был хитёр, он тихой сапой подбирался к Антону, используя своих верных клонов Серёгу и Письку. Но я перехитрил его.
– Как же вы допустили, чтобы её замочили? – удивился Князь, – Или на пути в Ад чем угодно можно пожертвовать?
– А какой путь без жертв? – серьёзно посмотрел на него обходчик, – Путь сам есть жертва. И если ты еще не осознал это, большое разочарование ждет тебя в будущем. Это будет означать, что твоя Воля не сконцентрирована, и все её движения – лишь рябь на поверхности затхлого пруда, а не волны бурливой реки. Голова Петра для нас важнее жизни хуястой девочки. А завладеть ей я мог, только ослабив его через половое сношение. Это ясно?
– Ясно, чего ж еще, – кивнули санитары.
– Воля – это и есть движущая сила миров, – чётко произнес обходчик, беря в руки бумагу и карандаш из рюкзака Тани, – Сконцентрированный вектор Воли – это главный инструмент, других нет. И в нашем путешествии Воля будет вам необходима, потому что там – она обретает голос. Орешек знаний твёрд, но всё же, мы не привыкли отступать! – Он склонился над листом бумаги и аккуратно изобразил карандашом фигуру фаллической формы, – Вот.
– Я знаю, – кивнул Слива, – Нас учил капитан Кук!
– Не перебивай! – обходчик взял из рюкзака диктофон и нажал play.
Сначала было тихо, а потом женский голос с чувством произнёс из динамика:
– Гни, метель, мою малину, гни до самой почвы, пусть трещит упругий стволик, листья пусть затреплет, чтобы слаще отреченья ягода была, чтобы гуще комы тёмной тёк мозгливый сок, чтобы сыто и довольно поутру рыгали мы, чтобы громко и отважно гвозди забивали мы: тюк, тук, тут-как-тут, притаился гибкий прут, кожу он сечет в лохмотья, буду им тебя колоть я: в нос, и в глаз, и в пуп, и в яйца – кайся, пидор, грешник, кайся!
При звуках этого голоса санитары дружно задрожали, а затихшая на время Марина Валентиновна громко выпустила газы и заплакала.
Обходчик щелкнул выключателем, и диктофон умолк.
– Вот так. Чуете, как быстро даже столь примитивная атака рассеяла вашу волю? А нам предстоит встретиться с куда более искусными соперниками! Они безжалостны, как дети и хитры как жиды. Они из вас фарш сделают, и накормят вас этим фаршем. Так что, если хотите выжить – ни на миллиметр не отходите от моих инструкций, ясно?
Санитары дружно кивнули.
– Так, теперь, ты, Слива, возьми заряженный громоотвод, вот здесь, держи, не вздумай выронить… А ты, Князь, поднимай свой хуй. Ты же хотел ебаться? Вот, будешь ебать эту мёртвую голову.
– А… куда? – осторожно спросил Князь, заголяя гениталии.
– Сначала в одно ухо, затем в другое, затем обязательно в рот, а кончать надо, прислонив головку к точке между бровями. Слива, поставь его!
Слива подошел к Князю и ловко ввёл ему в уретру громоотвод деревянным пинцетом.
– Хорошо. Теперь бери Петькину голову. Вот так. Держи вот так. Князь, слушай сюда… Значит, начинай с вращательных движений залупой в ушных раковинах. Плюнь туда для смазки, вот так. Обязательно поводи хуем по всему лицу, крест на крест, пошлёпай по щекам, ударь по носу. Проебав уши, загоняй в рот. Не бойся, зубы удалены. Ты, Слива, будешь управлять челюстью, вот так. Сжимай хуй Князя мёртвыми деснами, но не перестарайся. Я не смогу поправлять вас, потому что в это время буду играть на дудке. – он взял со стола железную дудочку из Таниного рюкзака и пронзительно свистнул.
Марина Валентиновна вскрикнула и перестала плакать.
– Когда соберешься кончать, вынешь хуй и упрешься им сюда, – обходчик приблизил кончик дудки к переносице на голове Петра Кузьмича, – И, пожалуйста, держи себя в руках. Громоотвод требует сильнейшей концентрации внимания, иначе…
– Знаю, иначе поджарит… – кивнул Князь, приступая к действиям.
– Вот именно. Так что не спеши.
Пока Князь со Сливой приноравливались к голове, обходчик потрогал пальцем зубы на блюдце, открыл упаковку презервативов и надул три штуки.
Затем он взял в губы дудочку и нежно засвистел.
Свист этот был тихим и завораживающим. В нем слышался шум летней листвы, и далекий крик птицы, гудение высоковольтного провода и стон отдающейся школьницы. Он прерывался иногда странными всплесками, которые, словно вспышки комет в ночном небе, кололи невидимыми иглами что-то глубоко внутри, так глубоко, как бывает только в детских наших снах, да в горных колодцах. Князь тяжело дышал, Слива ощутимо потел, а Марина Валентиновна подползла к обходчику, расстегнула ему брюки и принялась вылизывать яйца.
Звук дуды становился громче, редкие всплески свинчивались в несообразные скачки и переливы: словно матерый хищник, путая след, метался среди чёрных стволов горелого леса, или ядовитое насекомое атаковало жалящими пике влажную плоть младенца.
Громче. Еще громче. Крик оргазма Князя слился с голосом дуды, и тотчас она оборвалась.
По мёртвому лицу пробежала судорога.
Обходчик отпихнул Марину Валентиновну, быстро положил дудочку, заменил в диктофоне кассету, нажал record и паузу; затем, ухватив надутый презерватив, ловко натянул его кольцо на обрезок трахеи Петра Кузьмича, пережав её пальцами. Другой рукой он взял дудочку и аккуратно вставил в губы мёртвого. Затем с помощью Князя обрезком капронового шнура из Таниного рюкзака закрепил дудочку на голове мертвеца особой петлей:
– Князь, возьми листок, на котором я изобразил Знак, и покажи голове. Ты, Слива, следи за моими пальцами. Как только я начну подавать воздух, включай запись. Приготовились? Начали.
Князь показал мёртвой голове рисунок.
Высохшие глаза заблестели от выделений.
Резкое зловоние заставило Сливу сморщиться.
Обходчик держал пальцы сжатыми, не пуская воздух в голову.
Мертвец заёрзал челюстями, пытаясь выплюнуть дудочку, но капроновая петля не пускала.
Из глаз его обильно засочилась смрадная слизь, губы почернели, ноздри затрепетали.
– Скажи слово, скажи слово, – размеренно приказывал ему в ухо обходчик.
– Скажи слово, скажи слово, – четко вторили ему санитары.
Обходчик взял бельевую прищепку и зажал ей мёртвому ноздри. Затем он слегка расслабил пальцы, запуская воздух в трахею Петра Кузьмича. Слива отжал паузу на диктофоне: красная лампочка перестала мигать и зажглась ровным светом.
По прошествии примерно 20-и секунд мертвец издал прерывистый свист. Потом, секунд через пять, еще один, точно такой же. Затем еще. Вот еще. И снова.
Эти трели напоминали посвисты птицы.
Обходчик, выпускал воздух, держа второй презерватив наготове.
Израсходовав полностью воздух во втором, он подсоединил третий.
Пётр Кузьмич продолжал издавать всё тот же семитактный посвист.
– У меня мобильник похоже звонит, – одними губами сказал Князь.
– Молчать! – также бесшумно приказал обходчик.
Воздух закончился.
Обходчик быстро взял диктофон из рук Сливы, подсоединил дешифратор, одел наушники.
С минуту он вслушивался.
– Жиго-Ряго! – наконец, произнёс он, – Жиго-Ряго – имя демона, стерегущего выход из их мира.
Жиго-Ряго, демон ночи, поцелуй нас в злые очи, пукни дымом в наши глотки, щёки нам проткни отвёрткой, накачай нам ртути в уши, закатай губёшки в суши, и отвесь пинка под зад: «Welcome, детки прямо в Ад!»
– Ну ладно, пора! – Он бережно взял один из зубов Антона и растолок его в ступке, затем измельчил в ручной мельнице. Высыпав порошок в блюдечко, залил дистиллированной водой и поставил на горящую спиртовку: – Шприцы готовьте…
Князь достал из стола четыре одноразовых шприца.
Обходчик выбрал раствор большим шприцем и слил в пузырёк.
– Сначала её, – он указал на Марину Валентиновну и взял в руки зеркальное блюдце.
Санитары склонились к стоматологу и профессионально ввели ей внутривенно 2 куба раствора. Марина Валентиновна пискнула и скрючилась в позу зародыша.
Затем все трое закатали рукава и обмотали ремнями бицепсы. Каждый взял в руки шприц и нашел иглой вену соседа.
– Жиго-Ряго, – произнес обходчик, и пальцы надавили поршни.
– Ужалились зубом… – прошептал Князь.
С минуту они стояли неподвижно, затем тела их задрожали, как бы расправились, они задышали полной грудью, заулыбались, словно озаряемые невидимым источником света.
– Ну, а можно я поссу, раз спросил баран осу, – продекламировал Слива, поводя плечами.
– Будет время – и поссышь, а пока – с поляны кыш! – в тон ему отозвался Князь.
– Спокойно, спокойно, горячие эстонские наркоманы, – улыбнулся обходчик, – Обуйте девушку, а то поранит ноги. И соберите рюкзак. Впрочем, подождите, тут есть кое-какие вещи, нам и не нужные… – Он подкатил мусорный бак и бросил туда чернильницу, деревянную модель мужчины, сушеную рыбу, набор трусов, носки, расческу, шелковую рубаху, зонт, страусиное перо, измеритель плотности кала, бутылку вина, шоколадный батончик, ластик, угольник, милицейский свисток, рейсфедер, и иголку с ниткой.
– Как странно, я отчетливо слышу свой внутренний голос! – Хором воскликнули санитары, одевая туфли на ноги Марине Валентиновне.
– Это говорит Воля, – тихо пояснил обходчик.
Помолчав, добавил, икая:
– Воле подвластно всё: время, семя, расстояния… Ей подвластны вода и ветер, тени и снег, минералы и биомассы.
– Аррррч! – восторженно крикнул Князь.
– Что, неужели и время? – наморщился Слива.
…И вдруг продолжил морщиться, стал съеживаться, темнеть… вот… вот он весь скукожился, стал бугристым и твёрдым, как крученая тряпка.
– Я же предупреждал: здесь мир Воли, – Проговорил обходчик.
Князь стоял как столб. Бледный. Влажный.
– Это… – промолвил он, наконец, – Как его…
– Смерть, – сказал обходчик.
– Но… как же… Нет! Так нельзя, это не по правилам! Верните его!
– Как же я его верну?
– Но вы же сами сказали, здесь мир Воли… А Воле всё подвластно!
– Ты думаешь, это что-то изменит? – обходчик устремил на Князя тяжелый изучающий взгляд, и вдруг заговорил голосом глухим и тихим, как из железной бочки:
– Презираю вас, ничтожества! Безмозглые, безвольные, бессильные… За все эти годы вы так и не вникли в потаенную суть моего учения… Все слова, и, что хуже – все дела мои были напрасной тратой драгоценной энергии! Пидарасы вы, вот кто!
– Я прошу вас! Умоляю! – князь затрясся в истерике.
– Умолять?! Меня?! Ах, ты сука! Получи! – он коснулся головы Князя красным лучом из потайного ларчика в перстне: того тотчас перекосило, он брякнулся оземь, а череп его распался, словно усохший бутон.
– Жаль, что не удалось мне обзавестись достойными соратниками в моём полёте в пропасть, – молвил обходчик, изгибаясь в медленном танце, – лишь безмозглая самка осталась мне в компаньоны. Но разве не достаточно мне себя самого? Разве к друзьям питаю я слабость? И в одиночку смогу я пронзить эту гущу. Запретное знание дало богатые всходы: что горевать о потерянном семени? За мной пойдут еще многие. И песню эту подхватят голоса нового поколения отчаянных. Не сдаваться: вот главный зарок Воли. Перед собою я чист, и нет сожаления в душе моей, нет скорби о великих потерях. Бризом морским я промчусь над просторами Космоса, и звезды безумия укажут мне путь!
– Каталония, – сказала Марина Валентиновна.
– Да? – обходчик покосился на неё, плавно вальсируя вокруг трупа Сливы, – Ну что же… Давай попробуем еще раз!
