Тетрадь - Руки на утюге

Влажное, словно непросохшая краска на холсте, рассветное небо завораживало. Хотелось вдыхать его полной грудью, зажмурившись от счастья. Яркое, пугающе-четкое видение, как образ ушедшего детства в найденном вдруг в старом чулане пластиковом пулеметике.

Вы помните песню "Пусть всегда будет солнце"? Детски-непосредственное торжество живности в молодом безволосом теле подростка? Да, и я пел эту песню в школе. Теперь не то. Не те нынче песни поет молодежь.

Рассудок ущемителя - вечно-открытый вопрос, постоянно кровоточащий свищ. Ущемитель не имеет разума, но только рассудок, похожий на плотного темного клеща, присосавшегося многочисленными ртами к большому белесому фурункулу. Клещ этот намертво прицепился к коже микроскопическими крючками-коготками, а восемь широких бледных присосок тянутся у него от головы до брюха и жадно сосут теплый густой гной.

Вы видели сосцы у беременной суки? Эти сосцы набухли от молока, сок жизни переполняет их, и стоит лишь тронуть их пальцем - этот сок потечет, словно расплавленный воск. Но сосцы ущемителя не кормят: наоборот, они забирают соки жизни. Забирают незаметно, и, в то же время, алчно и свирепо.

А сам ущемитель ничуть не боится, что подлая сущность его будет однажды расшифрована. Для него это было бы иррациональным страхом, на подобные эмоции он не способен. Он напевает что-то, улыбаясь невинно, как играющий ребенок. Потом он вскакивает, пускается в пляс, потрясая маленьким дурно пахнущим бубном, и пронзительно посвистывая через дырку выбитого зуба.

- Что это еще за танцы-шманцы? - спрашиваю его я, презрительно сплевывая желтым. - Это что, твоя новая песня? Ты, наверное, собираешься штурмовать с этой песней неприступные горы духа, не так ли? (В словах моих сквозит холодный сарказм).

- Неприступные горы духа? Штурмовать, говоришь? С песней, да? - злобно шипит он, и губы его извиваются, словно клубок змей на нагретой солнцем траве, - А эти твои неприступные горы духа, их вообще-то надо штурмовать? Это точно? Ты проверял? - он ехидно заглядывает мне в глаза, обильно потея...

Что я могу ему ответить? Конечно, мой нож столь остр, что может разрезать пополам подброшенный кверху газетный лист... Но... Кажется, я хочу чего-то большего, чем просто раздавить гадину (да и вообще, мне слишком далек тот нервный парижанин). Так что, точнее будет сказать, что в данной ситуации я хочу не большего, я хочу другого.

Принято считать, что Врата Небесные представляют собою большое отверстие навроде женского детородного органа, но заклеенное весьма плотно пластырем. Как прорвать этот пластырь? Ведь это вам не девственная плева, и даже не узенькая дырочка заднего прохода. Спрашивается, что же находится за пластырем, и отчего все так стремятся протиснуться внутрь? Может быть, нами движет слепой инстинкт? Однако, определение "слепой", как мне кажется, в применении к инстинкту неуместно. Как раз инстинкт-то - более чем зряч, более того - он всевидящ! Слепым же скорее можно назвать интеллект, который мечется, подобно мухе в кулаке, в черепной коробке. Интеллект рассудил, что, поскольку в черепе имеются отверстия, это дает ему право судить об устройстве природном. Более, чем самонадеянный вывод... Однако, вернемся к пластырю.

Подобно тому, как человек, рождаясь, выходит из материнской утробы через влагалище, так и умирая, он завершает круг и возвращается во влагалище природы-матери. Разве это не ясно? Совершенно ясно! Но как быть с пластырем?

Озабоченный идеей прорыва пластыря, я решился на дерзкий эксперимент: привязав одну мою знакомую барышню ремнями к гинекологическому креслу, я разрезал маникюрными ножничками ее колготки и трусики и осмотрел вход. Он показался мне столь желанным, так необъяснимо манил и притягивал, что я некоторое время не мог отвести от него взгляд и стоял, завороженный, и кровь стучала у меня в голове. Затем я собрался с силами и заклеил аккуратно отверстие двумя широкими кусками медицинского пластыря, купленного специально для этих целей в аптеке. К слову сказать, волосы на лобке подопытной дамы пришлось тщательно выбрить: иначе пластырь плохо держался. Произведя вышеуказанные действия, я достиг практически полного соответствия с объектом исследования: передо мною была уменьшенная в тысячи раз действующая модель Небесных Врат.

Оставалось прорвать этот самый пластырь. И я сделал это: под аккомпанемент стереозаписи игры на беримбао я насадил женщину на заточенный металлический прут. При этом мои половые органы пришли в неистовое возбуждение, и из пениса вдруг брызнуло семя, которое я, находясь в минутном помешательстве, перепутал поначалу с гноем.

Ну, раз гной вытек из меня, стало быть, там внутри находится некий фурункул, нарыв, чирей, красный, пульсирующий, полный смеющихся микробов и горячий, как головка возбужденного члена. И вот выходило, что пластырь-то нужен как раз мне: ведь этот самый чирей следовало бы обложить гноесосущей смолой и, заклеив, перебинтовать стерильной марлей... Я задумался: а велика ли разница между влагалищем и фурункулом, и не будет ли более полезным и естественным ебать людей в гнойные раны, тем более, что гной так похож на сперму, а когда он вытекает густыми каплями из нарыва, то еще получше спермы будет, пожалуй... Правда, из гноя не родятся дети, но так это дело поправимое: стоит только как следует поднатужиться - и готово дело: ребенок вылезет в унитаз из заднего прохода. Останется только отмыть его от говна, бросить в кастрюлю с кипящей водой, как следует посолить, поперчить, и где-то через полчаса подавать на стол.

Я сам могу высирать детей примерно по трое в неделю. По средам и пятницам я выпускаю зародышей из клетки и режу их моим острым как бритва ножом. Обмазанный гноем и сукровицей, я прославляю Небо за то, что оно держит свои ворота наглухо заклеенными пластырем, и не дает расходоваться великой энергии Космоса.

РУКИ НА УТЮГЕ