|
|
Лето прошло незаметно, хотя событий первостепенной важности было хоть отбавляй: оформление документов на покупку здания старого крематория, где решено было разместить интернат; набор персонала из селекционных зомби; несчастный случай на лесопилке, в результате которого деревянный человек лишился правой голени; первые встречи с инвесторами, первые презентации и коммитменты.
Наталья остриглась налысо, оставив, однако, тонкий радужный гребень, и панковала так среди местных стритрейсеров. Машиной свою она расколошматила в дым, а сама едва осталась жива (хорошо, что не пристегнулась, — и её выбросило на насыпь). Некоторое время она пребывала в серьёзной задумчивости (не в последний ли раз смерть прошла стороной?), но затем загуляла с местным художником Дупой: они часто бухали, и передвигались потому на мопедах.
Отец ревновал похотливо: Наталья время от времени навещала и его, и он заставлял рассказывать в подробностях о своих плотских забавах с Дупой.
А уже в сентябре Дупы не стало: во время визита на мясокомбинат он случайно оступился и упал в измельчитель.
Несчастный случай был налицо, но все знали об отце и Натальи, поэтому поползли слухи.
К отцу несколько раз приходили.
— Улик им не найти, так что не паникуй, — говорил он Наталье всякий раз после подобных визитов.
— А я и не паникую, — высокомерно отзывалась та, — не я срала — не мне и говно есть. И тебе, между прочим, он нравился… помнишь, просил меня организовать, чтобы ты подсматривал как Дупа ебёт меня?
— Когда это было? — скривился Отец, почёсываясь, — и, между прочим, будь оно и так: что с того? Что это меняет? Я не могу заставить деревянного человека разжалобиться: ему необходимы человеческие жертвы.
23 августа состоялось торжественное открытие интерната.
Уже было набрано 2 группы: младшая, из 7-и детей возрастом от 3-х до 9-ти лет, и старшая, где числилось ещё 11 подростков не старше 14-ти.
На торжество пришли некоторые из родственников. На 5 минут заехал мэр, собиравшийся отдать в новый интернат племянника.
Интернат был назван: «Волшебный город».
Учреждение размещалось, как известно, в здании бывшего крематория.
После серьёзного капремонта крематорий преобразился.
Расцвела новыми красками труба.
Ещё приветливей заулыбались дверцы печек.
Отец распорядился оставить атрибуты трупосжигательного института, дабы, выбегая с урока на перемену, дети повсеместно натыкались на напоминания о том, что жизнь скоротечна: в ней надо успеть слишком много, и нельзя позволять себе тратить время по пустякам.
Впрочем, детям до балды были эти напоминания: ведь в их распоряжении имелся кинозал, бассейн, тир и 2 ринга для кикбоксинга.
Отец обустроил себе кабинет в уютном пентхаузе. Логово оформил он скромно, хотя и несколько вычурно, ибо на дубового паркета полу то здесь, то там расставлены были на подставках в виде мечей и секир засушенные человеческие головы, а на стилизованной под сруб стене красовалось написанное маслом по холсту жерло кремационной печи.
В ходе торжественных речей, посвященных открытию «Волшебного города» Отец, в частности, сказал:
— Дорогие друзья, родные; уважаемые акционеры. Я долго ждал этого дня. Дня, когда я смогу, наконец, увидеть всех нас вместе, а вместе с нами — представителей нового поколения.
Эти представители — не просто представители.
С одной стороны, эти дети принадлежат нам. Но, с другой стороны, они принадлежат Вселенной, как принадлежу ей и я, и вы, и деревянный человек, которого сейчас торжественно и символично сожгут в кремационной печи.
<Неясный гул в толпе>
Вы скажете мне: не сжигай деревянного человека! — ведь дети так любят его.
Но — нет! — скажу я вам.
Нет, нет и ещё раз нет: let him burn!
В том-то и состоят порочность и беспомощность современной системы воспитания, что детскую голову одуряют с мальства деревянными куклами…
Что плохого в куклах? — спросите вы.
Позвольте, да разве не слыхали вы о смертельных практиках вуду?
Разве не знаете, как используют вудуисты куклы?
А здесь — всё наоборот: кукла сама использует детей, превращая их в сексуальных рабов и послушных зомби.
Но наше учреждение придерживается иных законов.
В нашем учреждении мертвецы не смеют вмешиваться в дела живых, не смеют диктовать условия.
Мы являем собой совершенно новое слово в педагогике.
Посему вполне логично сегодняшнее аутодафе — ведь Буратино и сам хотел уже в топку.
Посему после всего сказанного вам станет ясно, что детей мы воспитываем совершенно иначе и первым, и самым строгим запретом будет запрет на куклы и игрушки вообще в привычном понимании этого слова.
У детей есть собственные игрушки — ими являются их половые органы, и органы выделения — так зачем же отвлекать ребёнка от жадных проб самоисследования посторонними предметами? Зачем с младых лет губить душу малыша примитивной механичностью пластика, дерева и металлических сплавов?
— И стекла! — подсказал кто-то.
— Ошибаетесь! — Отец поднял палец над трибуной, задев микрофон, отчего тот грохнул, — как раз стекло-то — битое на мелкие осколки оконное стекло — и является единственной из разрешённых у нас детских забав! Стекло опасно: им можно порезаться! Боль, кровь, шок. Ребёнок с малых лет приобретает колоссальный опыт по выживанию, отмеченный мощными эмоциональными всплесками. Ребёнка никто не учит, как обращаться с битым стеклом: ребёнок всё постигает сам.
В дальнейшем, уже, обучаясь грамоте в классах, дети станут со стеклом на «ты»: тетрадки им заменят большие осколки, на которых тончайшим алмазным маркером будут они выцарапывать знаки алфавита будущего — и заодно тренировать зрение.
И не только зрение: к этому моменту они уже приобретут ценнейшие навыки неуязвимости от острых предметов. Кроме того, они не будут бояться крови, бояться боли: они будут презирать боль. В школе они натренируют глаз, разбирая паутинные каракули на стекле — и набьют руку, пытаясь уместить курс правописания на узком как кинжал осколке.
Именно из таких детей вырастают люди творческие, поражающие своё поколение своей непохожестью… бунт гения — вот название этим пророкам!
Речь отца была прервана бурными продолжительными аплодисментами.
Заходят как-то Руслан Баттерфляй с Вадимом Брещиком к отцу (это Клавдия была жива еще), а тот сидит у компьютера и набивает что-то в «ворде». Рядом кружка пивная, да полоски солёной женской кожи на тарелочке.
— Давно не видно тебя, Карло. Чего сидишь как затворник? Айда на дискотеку — шахтёров пиздить.
Отец почесался:
— Не время сейчас, ребята… я тут реферат как раз доканчиваю… а давайте, может быть, завтра?
— Ссышь — так и скажи, — понимающе улыбнулся Брещик, — а мы, между прочим, и идти-то никуда не хотели… на хуй нам эти шахтёры… ещё сами огребли б от них.
— Во-во, — кивнул Руслан, разминая папиросу, — один Щорс чего стоит.
— Там три Щорса: Стёпа, Гопалан и Виктор, и все троё — отчаянные бойцы, — уточнил Брещик.
— Уже не трое. Уже двое. — веско произнёс Отец.
— Чё?
— Через плечо. Гопалана зарезали на днях в Павшино. Он там на автостоянке выебнулся на кого-то… надавал по башке. А из гаража там местные вышли… и, короче, он отбивался ножом… двоих порезал, одного серьёзно, кстати… а потом ему Витос Кончидзе руки отбил арматурой, и нож выпал. А кто-то из местных ребят нож взял и пырнул отпизженного 9 раз в почки.
— А ты откуда все эти подробности знаешь? — удивился Брещик.
— А я про это как раз реферат доканчиваю. — Отец повернулся к компьютеру и застучал клавиатурой.
— Друзья мои! Вот и ожила после летаргического сна труба нашего родного крематория. И пусть это пока лишь дым от деревянной куклы — клянусь Люцифером — в нём уже есть привкус палёной человечины. Это многообещающий привкус. Друзья, в нашей школе не будет наказаний. Вернее, возмездие воспоследует, но только одно. За малейшую провинность полагается выбор: длинная соломинка — жизнь, короткая соломинка — печка.
— Эт вы нам всех детей так сожжёте! — возмущённо крикнула из толпы пьяная женщина.
— Ошибаетесь, уважаемая! — торжественно потряс кулаками Отец, — в том-то и суть нашего метода: он заставляет ребёнка уже с малых лет тщательно взвешивать каждый свой шаг, следить за речью, просчитывать ходы противников. Никто ведь не хочет в печку. А провинность — это случайность. Но закономерная случайность. У нас есть свой свод законов, и он защищён моим авторским правом. Проступком — согласно нашим законам, — является любое действие, совершённое ребёнком в противоречие поставленной себе цели. Цель каждый ставит себе в начале учебного года. Сегодня как раз такой день, и сегодня к вечеру каждый из детей будет уже знать свою цель на предстоящий учебный год.
— А как мы её узнаем? — спросил стоявший близко к трибуне мальчуган в обдроченных шортах.
— Сейчас вам раздадут Первый Школьный Завтрак (ПШЗ)! — развернулся к детям Отец, — он целиком состоит из грибов. Это необычные грибы: это сушеные грибы, которые хранились в мёде. Это очень вкусно, дети. Я сам однажды съел три банки…
<Среди взрослых зашумели>
…и потом мы все пройдём в траурный зал, сядем среди венков и подумаем: какую же цель поставить себе на этот год. Желающим раздадут бумагу, карандаши и фломастеры. Оружие иметь при себе запрещается. Да, кстати… уважаемые дамы и господа! Вы тоже можете к нам присоединиться: грибов у нас очень много!
Хватит, хватит… к чёрту цепи,
Что ковал я столько лет
Сам себе. Лже-солнце слепит.
Стиснут пальцы пистолет,
И суровый мудрый голос
Запоёт среди дверей:
Нет у зебры чёрных пóлос —
Нет и белых — бей смелей!
Спусковой крючок послушен,
Нарезной прохладен ствол.
Лягут, лягут наши души
На хирурга липкий стол.
И, вскромсав пилой грудину,
Скажет врач, устало бзднув:
— Мне б ещё хоть половину,
Хоть крупиночку одну б!…
Отец не знал, что Вадим Брещик промышлял торговлей растворителем. Это был товар отребья: токсикоманов, объебошенных на всю голову подростков.
Каково же было его удивление обнаружить пропитанную растворителем тряпочку под колпаком Буратино.
У отца опустились руки. Что теперь начнётся… Но нельзя, нельзя паниковать.
Он быстро взял мобильный, нашёл нужный номер.
Брещик услышал звонок, но он в этот момент находился в совмещенном санузле своей подруги Дарьи Злыч, где, обняв унитаз, надрывно блевал, а Дарья выдристывала ему на голову струи тёмной словно дёготь диареи.
— Не смей подходить к телефону! — приказала Дарья, хлестнув Брещика по спине трубкой от клизмы.
Вода из трубки обрызгала зеркало.
Отец терпеливо ждал, прижав мобилу плечом и листая массивный альбом «Шедевры русской живописи».
Альбом этот подарила ему в своё время Юлия.
— Ты что там, нюхаешь растворитель, сволочь? — спросил Отец у длинного гудка.
Брещик в это мгновение сделал попытку дотянуться языком до промежности Дарьи.
— Кто разрешал?! — Дарья резко выпрямила ноги и вдруг, заскользив босой ступнёй в мыльном пятне на полу, взвизгнула и всей своей тяжестью обрушилась Вадиму на голову.
Удар грохнул.
Подвывая от боли, Дарья скорчилась на забрызганном поносом кафеле.
Только про прошествии не менее чем 10-ти минут, она, трудно скособочившись и развернувшись в сторону Брещика, с немым всепоглощающим ужасом поняла, что тот мёртв. Как показало вскрытие, при падении Дарья смертельно травмировала Брещика, сломав бедолаге основание черепа.
Серёжа Татищев сидел у массивного похоронного венка и, прикрыв глаза, водил лицом по искусственным веткам. По щекам пробегала приятная щекотка, возбуждавшая мальчика.
— Серёг, ты как, уже определился насчет своей цели? — подошёл к нему флегматичный Боря Гузибет.
— Ещё нет, — пропел в ответ Серёжа, ловя губами лепесток фальшивой розы. — а ты?
— А я — уже. — торжественно заявил Боря, усаживаясь рядом и доставая пакет, — клеем не желаешь разнюхаться?
— Нет, merci beaucoup, — мотнул головой Серёжа, — а что за цель ты себе поставил?
— Цель — весьма конкретная: убить тебя.
— Шутишь?
— Ни капли. Можешь пойти сам посмотреть: там на табло уже первые цели высветили.
— А разве это разрешается? — покорно одуплился Серёжа.
— А почему нет? Ведь если я тебя убью, это не будет являться действием, совершённым ребёнком в противоречие поставленной себе цели.
— А если сделаешь что-либо, что поможет мне выжить — рискуешь оказаться в печке! вот так-то… ну, давай, попробуй. — Сергей встал во весь рост, спустил трусы и вывалил чудовищные гениталии мутанта.
— Не так быстро, малой… до весны время много.
— Что же: я уравняю шансы. Где эта бумажка? — Серёжа порылся в венках, достал фломастер, альбом и опросную карточку, — что ты, кстати, говорил там насчёт клея?
— Насчёт какого клея?
— Так и запишем: моя цель на предстоящий год — убийство Бориса Гузибета.
— Расписаться не забудь, — толкнул его под руку Боря — легко разогнулся и, пританцовывая, исчез в траурном зале.
— Я хотел бы поговорить с тобой об опасных привычках, — Отец усаживал воображаемого Буратино за стол напротив себя, наливал виски в тяжёлый тёмного хрусталя стакан.
Впереди была пустота, но отцу ничего не стоило мысленно воскресить деревянного человека, тем более, что диалоги подобные этому вели они с ним едва ли не в 666-ой раз: разве что обстановка была иной, или за окном время суток.
— Опасные привычки могут привести к преждевременной кончине: потому они и опасные. И в том-то коварство привычки, что даже курить бросить — можно, а вот ковыряться в носу — уже нет. Это я на тебя намекаю, дорогой мой. Когда-нибудь наковыряешь у себя из ноздрей серы, да фосфора: чиркнешь козявкой как спичкой — и сгоришь к ебеням. И курить ты тоже не бросил. Вчера в туалете пахло. Ты пытался набрызгать там одеколоном, но я всё равно учуял. И не говори мне, что это мои дети. Мои дети к дури не прикасаются. Они и курить-то не умеют. Мои дети — спортсмены, они увлечённые ребята. А ты — наркоман, извращенец, и ко всему деревянный: на хера ты мне, такой, спрашивается, сдался? К тому же похотлив, как сучка: всю семью мне развратил, паскуда. Ты нас всех во блуд ввёл, понимаешь ли?! — вскочив, Отец метнул стакан в стену, но он не разбился, ударив в нижний угол нарисованной печи и гулко покатившись по полу.
Усилием воли заставив себя отключиться от тяжкого навала повседневности, Степан Щорс не раз приходил к выводу, что он старается, по сути, впустую: все эти митинги за право на 40-кадневный отпуск, акции протеста, и даже отдельные провокации…
Без толку.
Профсоюз не шёл на попятную.
Уже погиб брат. А второй брат, Виктор, недавно очутился в дурдоме со странной болезнью, напоминающей одержимость.
Он загрыз насмерть девушку, приходившую убирать номер, арендуемый им в отеле. Частично съел её, разорвав горячее мясо зубами и, как был — весь в крови и с оттопыривающимися штанами — проследовал на reception.
На остановке такси его взяли.
 |
оглавление | master@pepka.ru |
 |