Сейчас Вагубидзе мёртв. Иначе и быть не может. Там, в гараже, поднимая ржавую гирю вскоре после неистовой дрочки, он вдруг осознал. «Неужели?» – свистнула мысль. Вся его жизнь – абсурдные корчи не имеющей выхода похоти.
«Я, в общем, люблю детей. Но без особых эмоций» – объяснял он женщине-ракете после нескольких бурных сношений (лежали в кровати: бокалы столового вина в руках, розы у изголовья на полке): «Вот, цветы, к примеру (он кивнул на розы) – тоже люблю». Она улыбалась, обнажая десну.
На следующий день, читая свои интимные дневники десятилетней давности, он вдруг снова наткнулся на упоминание об этой улыбке. Он вспомнил женщин, которые так улыбались. Вспомнил то, что не мог принять: уже будучи зрелым мужчиной, он влюбился в молоденькую блядь, но не живую, а на экране компьютера. Он случайно купил диск с тремя короткими клипами. В первом (минут на семь от силы) стареющий уже мужик, по виду – шофёр или сантехник, ебал по очереди двух девушек. Потом они дрочили ему хуй, и он спустил им на аккуратные грудки. И вот одна из этих девушек тронула Вагубидзе неестественно. Она еблась с удовольствием, и при этом утробно стонала. Этот стон совершенно доканал Вагубидзе. Стон – и её лицо. Оно было похоже на лицо «ракеты» из красного города. И снова эта улыбка. Широкая. Ряд верхних зубов и десна: всё блестит от свежей слюны. Как такое возможно? Только от этого клипа возбуждался как пятнадцатилетний. И так всю жизнь.
Но путевые заметки сложились за неделю в Амстердаме. Это была деловая поездка. Пять рабочих дней: с утра до вечера в офисе. В финансовых кругах запада с некоторых пор обожают аббревиатуры на манер большевистских. Он часто в них путался. Выучил только наиболее употребляемые. BU. Business Unit. ALCO. Assets and Liabilities Commettee. ALM. Assets and Liabilities Management. RMD. Risk Management Department. Каково?
Вагубидзе сохранил древние рефлексы предков: он находил женщин по запаху. Обилие потовых желез на подошвах ступней не случайно: мы оставляем следы, и следы эти должны иметь запах. Современные женщины не ходят босиком, ну что же, Вагубидзе обладал острым нюхом и хитростью индейца: украдкой он вычленял аромат добычи из купажа антуража. Часто с этой целью он обнюхивал обувь потенциальных партнёрш. Эрекция служила подтверждением.
Брусчатка давит на меня
В говне огня любовь храня
И в пепле плавится броня
И все стволы – да на меня!
Рубанок ходит взад-вперёд
Усталый сын мне в рот берёт
И осаждается помёт
На струнах стынет пулемёт
Смеются гады-басмачи
А ты, браток, не ссы:
Мочи!
Как пламя вспыхни, блядь, в ночи
И смерть мою –
Перекричи!
Там живут люди, считающие каждый цент. Из банковской столовой они выносят в сумках еду со скидкой, а за стаканом кофе говорят ему: «Послушайте, вы можете стать миллионером… У вас там в Москве есть такой рынок Горбушка, там можно купить старые вещи: граммофон, военный бинокль, фотоаппарат с гармошкой… И всё это за каких-то 10-20 грин. Купите там это, приезжайте в Амстердам: мы покажем вам магазины, где вам за каждый бинокль дадут 300 евро.» Однажды после покура он всерьёз задумался над идеей проституирования, заложенном в природу женщины.
Сегодня я дрочил
А хуля еще делать?
Гусю шею заточил
(Один серый, другой – белый)
А сегодня я спускал
В рюмку для портвейна
Я спускал как аксакал
Обильно и уверенно
На троих тебя пустить
Львица похотливая
В пасть твою втроём спустить
Больно ты ебливая
Сок на новеньких трусах
Ты мурлычишь снова
Сперма на моих усах
Thank you
Было клёво
Когда отъебёшь её как следует, она лежит, прикрыв глаза, и шепчет: «муррр…»
Маньяк в её родном городке изнасиловал и убил трёх девушек.
Она не берёт трубку. Не берёт трубку с вечера пятницы.
Он вспоминал, как можно переключать боль. Покрытый туманом склон Тейде. Ветер качает пальмы. Вдали – огни Isla Bonita. Как можно переключать боль. Если самый близкий человек предал тебя, загони иголку себе под ноготь – на некоторое время тебе станет легче.
У неё маленькая и очень аккуратная пизда. Это в прямом смысле красивая пизда. Когда она с ним, она всегда сопливая. Он называл пизду её ангелом. Чисто выбрита, и только тёмная полоска к пупку. Совсем нерастянутые розовые лепестки и чётко прорисованный клитор. Никогда не скажешь, что это – пизда рожавшей женщины.
Эх, сильна ты, трава Амстердамская
Хохочу как ребёнок слепой
Вероятно, уйду я в запой
Но сначала –
Аду отдамся я!
Ликовали буржуи не зря
Папиросы истлели в конвейере
А зовёмся мы Партией Ленина!
И за нами – свеча и заря!
«Неужели ты хочешь, чтобы это продолжалось???» – спрашивал себя командир Вагубидзе, в смятении ощупывая холодную батарею и бросая украдкой полные параноидальной паники взгляды на собственное отражение в зазеркаленном ночью окне. Огни вокзала лениво ползли над каналом.
«Канэшны хачю!» – отвечал он сам себе на следующий день, вернувшись из пропахшей табаком тайской закусочной, где миловидный халдей-трансвестит сладко заглядывал в глаза ему, протягивая пинту пива. Следующий кризис, который уже близится, будет кризисом волатильности. Да? Посмотрим. «Если из Амстердама я вернусь немного задумчивым, никто не примет это всерьёз.» – отметил в путевых заметках командир Вагубидзе.
Наверное, хватит бороться с собой
Сегодня нам снова хуярить в забой
Сегодня нам снова трубить в пылесос
И ставить Танюшке на жопу засос
Сегодня мы снова хуёв пососём
Сегодня вам снова мы жрать поднесём
Но Солнце задвинется тучей навек:
Скончался от жабы святой человек!
Но в тот памятный (их было много) вечер командир Вагубидзе, желая согреться, стоял в ванной под струёй горячей воды. Он уронил мыло и нагнулся, чтобы поднять. Это движение он повторял и повторял снова: оно стало мелодией внутри него, а потом диск заклинило. И там, в холодной гостиничной ванной, будучи крайне взволнован, он говорил себе:
– Ну, а если без шуток? Что ты наобещал там про поездку в Египет? На хуя? А Куколка? Бери Куколку и поезжай с ней куда-нибудь. Мобильный телефон выкини на хуй. Поезжай с надеждой. Куколка, ты всё, что у меня есть. Без тебя я мёртв. Почему я не стою перед тобой на коленях и не лижу тебе пизду? Ведь у меня так стоял на тебя раньше!… А сейчас? Не стоит. И они, суки, хитрые змеи, знают это… Только у одного не стоит, он её спустит в рот – и хуёпт, а другому любовь подавай… На! Кушать подано!… А ты, фальшивая пизда (и смазка твоя поддельная), ужимками своими достала меня! Я кончаю на твои прыщи, а ты жмёшься: кожу, дескать, стягивает. Блядь какая! Кожу ей стягивает… Ага… Ноги раздвинула – и поскакала. Но она же знает под кого лечь, сука. Гриша её тоже подвозил до дому. Но не подошёл… Зубки б пообломала. А вот ты – как раз то, что нужно. Ты же у нас теперь большой, тебе теперешнему – и Чёрная Наташка дала бы. Твой вопрос, Нарцисс, буквально такой: как бы сделать так, чтобы ходить гордым и таинственным, и у бабья бы слюнки текли… Фу! Трансвеститская пурга! Весь твой путь: дрочить, любуясь своим отражением в зеркале! Пидарас! Таких самодовольных самовлюблённых уёбков где еще сыскать?…
…Куколка, я люблю тебя, я никогда тебя не брошу.
И так много много раз подряд.
А через несколько дней он ждал её возле театра. Всё как всегда: розы, коньяк и конфеты. И вёз, и понимал: здесь тоже всё слишком серьёзно. И он тормозил неловко, словно лох, губя сцепление, там, за железным вагоном с надписью «Цемент». И они целовались, долго, под вечерним Солнцем, и проезжавшие машины сотрясали воздух и их вместе с ним. И он подглядывал за ней украдкой, но светло-серые глаза её всегда были закрыты. А потом они ехали дальше, и она показала вдруг старый приземистый дом, и сказала: «Тут в коммуналке я жила когда была маленькой, а потом…» И вдруг её пробило на язык, и она долго, долго говорила, как будто ей стало стыдно, что год с лишним до сих пор она молчала, скрывала, пряталась. И теперь решила высказать всё. Про военный городок, и «Яву явскую», про вечную стройку и ямы, про гимнастику и баскетбол, и про мужа, что не даёт развод, и про портсигар генеральский… Она говорила, говорила, а он позорно отступал в сторону.
Потом они проезжали болото, покрытое туманом, и лес, и помойки. Она говорила про переезд, про Валеру и Петю, а у него уже кончалось терпение. Она боялась слежки из окна. Поцеловала воздух. Но через пять минут позвонила: не сбился ли с пути? Переживала…
И еще она сказала ему:
– Глаза твои зелёные, блядские…
