Совершенно не смогу вспомнить, что мы ели. Что-то несущественное, вероятно, салаты? Сама обстановка не располагала к обильной пище. Большинство посетителей тужилось. Уже за кофе я, наконец, изловчился направить беседу в интересовавшее меня русло. Всё было, в общем, неформально: просто короткая дружеская встреча.
Стараясь не выдавать волнения, я принимал вальяжные позы, поглядывал на женщин. При виде одной учащённо застучало сердце: обвиснув на плюшевом круге сидения, она сладко натянула ноги, вынув влажные жала ступней из узких чехлов сабо. Я вспомнил вдруг давешнего музыканта и его странную балалайку (уж не знаю, правильно ли называть так его инструмент). Балалайка была басовой, а на гриф, прямо поверх колков, навинчивался специальный резонатор (изобретение самородка Кмычко?): округлой формы сосуд с белой, напоминающей сметану субстанцией.
…– Если хотите, можем зайти ко мне. Это тут в двух шагах: я мог бы ответить на все вопросы разом, провести, так сказать, эксклюзивную экскурсию во внутренний мир писателя. – так он прервал мои мысли, воинственно приподняв бородку.
– Так вы – писатель? – я слабо икнул.
– Начинал с критических статей в "Сосалище". "Как изумить тарантула"; "Жёлоб зла"; "Неба кровавый кулак"…
Я отрицательно покачал головой: заглавия были мне незнакомы. Кмычко упоминал о каких-то кулаках, но не кровавых, а скорее возбуждающе-скользких от влагалищной слизи. Наташа не умела врать, да и не хотела. А Алексей прямо иссушил тлю.
– Впрочем, всё это в прошлом! – он резво потянулся, сверкнув неровной полоской зубов, – Это был гурсак. Или даже мозговой палач-из-под-матрёшки. Теперь я стал постовым по-настоящему, вот этими самыми руками.
Я посмотрел на часы. В двух шагах? Что же, сходить, разом и красиво подытожить, чем не бросок коня?… Мы вышли (по пути в дверях я нечаянно сбил с ног хромого старикашку) и сразу же свернули в узкий сырой переулок, ведущий от консервного завода вниз к набережной. До набережной не дошли, повернули направо и оказались в продолговатом ковше бетонного дворика. В окне полуподвала покрытый экземой подросток, пыхтя, проталкивал рукоять отвёртки в свой анус.
– Изнутри барабанов не слышно, – он пропустил меня в прохладной мочой напитанную парадную, – Едва проснусь – Писаревич. Не терплю гомосеков!
Я кивнул с пониманием, из вежливости сдержал вырывавшийся из кишечника газ, ступил в кабину грузового лифта: мы тронулись. Мотор водянисто гудел. Его лицо приобрело оттенок антибактериального мыла. Массивный генеральский портсигар уютно поблёскивал в глубине кармана.
Дверь в квартиру в торце была гостеприимно распахнута. Нас ждал слуга, игравший роль экскурсовода. С его появлением писатель незаметно растворился в пространстве, и я, поглощённый увиденным, едва вспоминал о нём.
Слуга артикулировал отчётливо, словно держал речь перед невидимой аудиторией. При этом рот его напоминал резиновое дупло, виденное мною в интернет-каталоге. Плавкие звуки отточенных фраз ложились кучно, меня ощутимо попёрло. Где они, эти невидимые люди, свидетели рождения и распада? Где женщины, текущие от осознания собственной неповторимости? Где липкие роботы натёртых сандалом промежностей?
В просторной комнате вдоль стен, в вперемешку с духовыми музыкальными инструментами, размещалось множество деревянных статуй, по виду коих любой мало-мальски смыслящий в электричестве догадался бы, что конструкция их предусматривает возможность самодвижения.
– Они застыли, пока не нагрета карта! – с необычайным пафосом пояснил слуга.
Карта, располагавшаяся точно по центру, представляла собой исполинских размеров кус говяжьей вырезки, отбитый, поперчённый и слабо обжаренный. Мясо висело на струнах, вяло покачиваясь. По форме и цвету (местами розовый), кусок и вправду напоминал контуры бывшего СССР, с заметным утолщением к западу. Рядом с картой на низком деревянном же постаменте стояла статуя самого хозяина. Он был одет в старинный бархатный камзол до колен, тёмно-синий. Парик: длинные прямые волосы пепельного оттенка до плеч. В руке указка по типу учительской.
– А вот и уважаемый писатель собственной персоной! – голос экскурсовода достигал меня сзади, – Обратите внимание: он жилист, наивен, богат. Он ждёт открытия рынков, чтобы заявить о себе во весь голос. Сегодняшний день для него – лишь новый уступ водопада!
…Я подошёл к фигуре вплотную и склонился над ней, не обращая внимания на предостерегающие крики толпы. Вне всяких сомнений, бедолага-прозаик давным-давно был мёртв.
