Свирепые эстонцы

Эта история случилась со мной взаправду, когда отец решил повеситься.

Я помогал ему: ведь у отца в 25 лет отнялись руки, так что он не мог даже дрочить, не то, что связать петлю.

Я взял крепкий капроновый шнур и сделал "петлю палача".

– Привяжи петлю к полотенцесушителю повыше, – попросил отец (он лежал в ванной, высунув из воды залупу, по которой бегал таракан), – Потом я сяду, ты оденешь петлю мне на шею и как следует надавишь руками мне на плечи. Когда я сдохну, напусти в ванну пены, сбрызни меня одеколоном и позови милицию. Я хочу встретить смерть, сидя в пене, как счастливый семьянин.

– Хорошо, папа, – сказал я и приступил к делу.

Когда петля была надета, я влез в ванную к отцу и что было сил надавил ему на плечи. Отец захрипел и задёргался, а потом из-под его мошонки на поверхность выплыл огромный кусок говна. К такому повороту я не был готов, поэтому отпустил отца. Я расслабил петлю и стал брызгать ему одеколоном в лицо и бить по щеками мокрой тряпкой.

Минут через десять отец задёргался и его вырвало.

Лицо его было удивлённым.

– Пап, извини, ты обосрался, и я отпустил тебя! – повинился я, указывая на плавающие среди блевотины экскременты.

Отец укоризненно молчал. Мне стало очень стыдно. Мне захотелось поскорее исправить свою ошибку. Я читал, что электрический ток убивает надёжно и быстро. Я достал из тумбочки большой кипятильник, включил его в сеть и опустил в ванную с отцом.

Тут зазвонил телефон.

Я выбежал из ванной, чтобы поднять трубку.

Это звонил дядя Лёша.

– Анальгин, родители дома? – сразу спросил он.

– Мать спит в прихожей пьяная, а отец моется, – ответил я.

– Вот оно что… А слыхал ты что-нибудь о свирепых эстонцах?

– Нет.

– А хочешь послушать?

– Хочу.

– Ну, раз так, то слушай. Когда Доктор Жало открыл биофабрику на границе с Эстонией, я пошёл туда работать охранником. Я охранял барак, где содержались вольнонаёмные для медицинских опытов. Это в основном были эстонцы. Они продавали себя для опытов, а в случае смерти их семьям платили пенсию. Однажды в туалете я заметил красивого эстонского мальчика. У этого мальчика была маленькая продолговатая голова, поросшая длинными льняными волосами. На нём испытывали новые формы грибка. Мы быстро подружились. Мальчика звали Джоном. У Джона был великолепный чуть изогнутый член и крепкая тугая попка. Мы часто уединялись в туалете для персонала, и еще на складе. Джон был очень горячий. Как-то раз после бурного совокупления я спросил его: "Джон, откуда все эти нелепые истории о вялых эстонцах? Ты совсем не похож на холодного трансвестита, каковыми представляют вас прокитайские СМИ." "Неужели ты веришь тому, что показывают по телевизору? – изумился Джон, – Эстонцы в большинстве своём – настоящие джигиты, а если и попадаются среди них тугодумы и увальни, так это всё жертвы сионистской пропаганды и внутривенных инъекций. Был бы ты знаком с моими братьями, Ласло, Чресло и Пехорчиком, такие глупости даже и в голову тебе не могли бы прийти!" "Так познакомь меня с ними скорее!" – вскричал я, ощутив небывалой силы эрекцию. "Приходи завтра в полночь на водокачку". Сказано – сделано: следующей ночью я был у водокачки. А пришёл я чуть раньше времени, так что никого еще не было. Я ходил в волнении взад-вперёд, и жопа моя пульсировала в ожидании приключений. В конце концов я так разволновался, что аж в кишках заурчало. Не долго думая, я отошел в тень дуба и присел, чтобы облегчиться. Не успели последние капли кала покинуть мою стонущую от возбуждения клоаку, как под фонарями показались эстонцы. Их было не трое, как я ожидал, а целых семеро! Первым вприпрыжку скакал огромный долговязый эстонец с лицом, покрытым рыжей кудрявой шерстью. Губы его блестели от жирной слюны, и алчный писк то и дело срывался с них в такт порывистому шагу. Огромные вспученные белки глаз светились безумием. Сразу за ним, то отставая, то волочась подле, семенил однорукий карлик с красной, словно сгоревшей на Солнце кожей и вертлявым вертикальным ртом. За карликом катился на колёсных протезах укутанный с головы до ног в маскировочную сеть прокаженный. Время от времени он грозно рычал, прочищая глотку. В изуродованной болезнью руке его сверкал остро заточенный серп. За прокаженным с ужимками и прыжками следовал неясного пола подросток с гигантскими грудями и розоватой пеной на всклокоченной бороде. На толстенном собачьем поводке он буквально волок за собою приземистого круглоголового старика, совершенно голого, с исполинского размера эрегированным членом и гноящимся рогом во лбу. На трёхпалых ладонях старика заметил я перепонки. Процессию замыкали сиамские близнецы, сросшиеся в крестце. Они были тощи, высоки, перемазаны калом, и бежали боком, нелепо размахивая покрытыми флегмонами обрубками рук. Вглядевшись в эти стремительно приближающиеся к лужайке перед водокачкой фигуры, я невольно оторопел и вжался в корявый дубовый ствол: перспективы предстоящего знакомства враз показались мне авантюрными и двусмысленными. Тем временем все семеро, достигнув условленного места встречи, принялись рыскать вокруг, пригибаясь чуть не до земли и по-звериному внюхиваясь в почву. "Блядь, сука, куда срыл этот опарыш?" – захрипел прокаженный, свирепо скрипя рессорами протезов. "Ооон где-то здеееесь, я чууую дуух свееежего каала!" – заблеял, тряся грудями, бородатый подросток. Меня бросило в пот…

Бросило в пот. А потом боль страшно обожгла мне спину. Я очнулся.

Телефонная трубка была зажата в моей руке, она молчала.

Рядом со мной стоял участковый.

Рядом с участковым стояла мать. Она была в короткой футболке на голое тело. Футболка была испачкана рвотой. Она хлестала меня по спине телефонным проводом.

– Что ты тут делал? – спросил милиционер.

– По телефону разговаривал.

– С кем?

– С дядей Лёшей…

– Что ты пиздишь, уёбок?! – заорала мать, трясясь от бешенства, – Ведь дядя Лёша сдох от ящура два года назад!

И правда, я только сейчас сообразил, что дядя Лёша-то давно умер.

С кем же тогда я разговаривал по телефону?

– Пойдём, полюбуешься, что ты наделал, – сказал участковый, и они потащили меня в ванную.

Отец сидел в ванной. Вернее, полулежал.

Кругом стоял удушливый пар. Стены все были покрыты жиром. Пока я говорил по телефону, труп отца сварился, так что мясо отделилось от костей. Зато голова и верхняя часть туловища были сырые, потому что висели в петле.

– Зачем же ты сварил отца, мудило? – тихо спросил участковый, трогая мать сзади.

– Блядь, можно подумать, что у нас дома есть нечего! – зло сказала мать, - Вон, можете посмотреть, сгущенки три банки в холодильнике, а еще печенье…

– Пойдём… Там это… Протокол надо… – милиционер крепко взял мать за руку и потащил на кухню.

Через некоторое время оттуда раздались приглушенные стоны и поскрипывание.

Я решил не мешать им, и погулять пока на улице.

Я прошел в прихожую и открыл дверь.

На лестничной площадке у лифта стояли эстонцы.

Голова у меня закружилась, из груди вырвался крик.

Что было дальше, не помню: ведь я пришёл себя только в больнице.

В этой самой больнице, где мы познакомились с твоей мамой.

Но это уже совсем другая история.