Глядя в неясную даль, они подхватили его и усадили на диван перед телевизором. Вместо ответа Виктор быстро поднатужился и выдавил из ануса длинный шматок фекалий.
– Витя, родной, нам надо действовать. Ты должен сейчас же, немедленно принять в себя мою плоть. Иначе Тайна ускользнёт, и никому уже не достанется, никому, понимаешь? У меня лицо уже пообносилось, видишь?… На носу проступили сосуды. Еще немного – и меня будут звать "гнойным палтусом". На меня будут плевать даже дети. Даже чемпион районной олимпиады по физике Яша Дроздман безнаказанно подотрётся моим весёленьким галстуком… Сила твоего семени заканчивается. Поторопись, Витюша…
– Хорошо, хорошо, хорошо, – забормотал Виктор, суетливо ковыряя ножом извивающийся труп, чтобы снять кожу.
– Атас! Колдовство! – Сучило метнулся, желая ухватить поскрёбыша, но его рука поймала воздух.
Подушка пахла потом. "Надо сказать Галине, чтоб белье сменила… – подумал Виктор, натягивая одеяло, – завтра Кук заебет, а расчеты еще не готовы… Кроме меня кто будет делать? Это я такой ответственный-разответственный… Как пионэр. А иногда, блядь, невыносимо хочется… Эх… валить надо из этой конторы… а ведь были времена, были люди…"
– Не мог уснуть, всю ночь искал девочку… – тусклым от усталости голосом сообщил вожатый, демонстрируя членам комиссии опухший и покрасневший половой орган.
– Ему Семен Васильевич позвонил, живой еще! И Пекарь с Масло там были, а он как лох последний просто купился… Я в соседней комнате была, когда он говорил с ними.
– Но. Семен Васильевич. Действительно. Мёртв.
– Знаю. Но Масло с Пекарем сказали Вите, что он сам то есть… И что талисманы исчезли. И вообще: всё пропало. Свирепый кочет атаковал нас в час томления.
– И он что, поверил?
– А я о чём тебе толкую?
– Бля…
Глеб умолк, прижавшись лицом к её босым подошвам.
– Витюш, прикрой, пожалуйста, дверь, – во вкрадчивом голосе Семена Васильевича послышалось змеиное шипение. – Мы тебя слушаем, - обратился он к лысоватому.
Лысоватый выглядел бледно: разодранная на груди сорочка, запекшаяся кровь под носом, трупные пятна на расцарапанном лбу.
– Глядите, глядите, что у меня! – закричал им Виктор, расстегивая ширинку и яростно надрачивая птичью голову.
Вытянув руку, он ухватил жену за волосы сзади, притянул к себе, поцеловал в рот жирными от харчей губами. Смеясь, та отстранилась.
– Начинается… – Клава обулась с недовольным лицом.
– И что вы этим хотите сказать? Что за цирк, блядь, с конями?! – Сучило снова вскочил, беспокойно теребя влажные дамские трусики.
– Ну, что, блядь? А? А? – Клава отвесила Сучило несколько хлестких пощечин, затем присела и помочилась широкой струёй.
– Ты чего? – сквозь пережеванных тараканов спросил Виктор.
– А???
– Хуй-на! Чего вертишься, говорю? Мандавошки мучают? Или солитёры заели?
– Вить, я не знаю даже, как сказать… – Галя отодвинула тарелку, вытерла рот сафьяновым платочком с вышитой на нем струёй кабарги, – У меня уже который день душа томится. Ощущения странные, необычные какие-то… Боюсь сглазить, но… сдаётся мне, что все мы - покойники. Вить… ты только не нервничай.
– Семен Васильевич, вы снова за своё! – Сучило весь дрожал от адреналина, – Блядь, сколько я вас просил, всё без толку… Вы, блядь, упёртый как хачик какой-то!
– Глянь, как они тут развлекаются, – усмехнулся Пекарь и блеванул.
Масло разделся, лёг рядом с трупами:
– Иди ко мне…
– Подожди…
Пекарь достал длинный полустоячий член и помочился на Масло и мёртвых, встав на цыпочки. Масло мастурбировал, тихо хихикая.
Беспокойный пилигрим снова оскалил гнилые клыки и с протяжным стоном испражнился в рот Берендея.
– Вялая отрыжка кататоника, – согласно кивнула Галя.
– Неконтролируемая дефекация коматозника. Ложная эякуляция висельника, – нашептывал Глеб, лаская языком её ароматные ступни, – Но после того, как научаешься любить, понимаешь, как надо по-настоящему ненавидеть! Как это важно – освободить Землю от порчи. От этой заразы, ядовитой плесени. Зараза повсюду, а мы – на переднем краю. Это и есть диалектический переход количества в качество. Пока рос, думал: достаточно замучить пару ублюдков, выпотрошить гада, и веселье придёт: внутренний танец, и я не знаю что. А теперь я как бы со стороны смотрю на это. Как смотрит взрослый на резвящихся в песочнице детей, извини уж за такое банальное сравнение.
– Сеня… Ты сжег его, посмотри… – Клава разрезала на Содомидзе брюки и вытянула медицинским зажимом потемневший член.
– Молчи! Молчи! – Семен Васильевич засуетился вокруг тела, перевернул его.
– Хотите его? – осторожно спросил Виктор.
Молча они поднялись по ступеням, провожаемые взглядами курильщиков. Виктор достал ключ, открыл дверь.
– Кто-там? – пролаяли из ванной.
– Семен Васильевич, это я, Виктор.
– Закрой… входную… дверь! И… ступай… сюда!
Семен Васильевич сидел в той же позе.
– Я, Вить, вот о чем думаю, – он отвернулся от телевизора и приблизил лицо своё, – По моим прикидкам, если нефть серьёзно не подешевеет, я к весне буду иметь уже сумму, которую я для себя условно наметил. Тогда уже можно будет отойти от дел: не всю жизнь как мальчику колбаситься. Беготня эта, нервы… устал я, знаешь ли. Да и несолидно мне уже с моим положением. Не я к ним приходить должен, а они ко мне, просекаешь? Сбегаться как муравьи на струпья. Слетаться как вороны на падаль. Так что открою частную клинику.
– Всё, с меня довольно. Ебал я ваш рок-н-ролл. Честь имею. – Сучило направился к выходу. Виктор опрометью бросился следом:
– Валера! Милый, погоди, ну что ты?!
– Чего тебе?
– Слушай, Валер… Тут всё не так просто, как кажется…
– Да что ты… Это ты мне говоришь?!
Голые, они вприпрыжку понеслись к холодильнику. Объемный белый судок с котлетами был извлечен и открыт. Пахнуло чесноком. Галя и Глеб проворно ухватили котлеты и стали натирать ими друг друга. Тела их переплелись, судок с грохотом полетел на пол, оставшиеся котлеты покатились под ноги.
– На 70 где-то поставь. И на пару минут.
– Ты две съешь?
– А то, ёбт! Я этого дела, знаешь, за обе щеки… Возьми там тарелки на сушке.
Внезапно он выпустил газы, громко матерясь. Семен Васильевич зашелся приступом хохота, напоминающего работу несмазанного поршня.
– Ночной дурман?
– Ночной. Или утренний. Когда лежишь в пижаме, и сыро. А тебе уже похуй…
Виктор посмотрел на труп и яростно почесался.
– Беги, Витя. Беги без оглядки. Я хворь какую-то чую. Не могу объяснить.
Кухонным ножом они без труда вскрыли нежные черепки и, обжигаясь, принялись хлебать мозг столовыми ложками.
– Странный привкус, – минуту спустя произнёс Пекарь, по-детски скривив рот.
– Ты завтракать будешь? – Галина стояла в проеме.
– Завтракать? На хуй… А ты чего, спать не легла?
– Как видишь. Не спится мне чего-то после всего этого… И ударил ты меня больно. Меня так в детстве только отец бил, перед тем как вставить. И брат. И дядя двоюродный, Робот.
Но она уже не слышала этих причитаний.
– Вить, зайди в номер, увидят! – Клава взяла его за руку.
– Давай потом, а? Времени нет…
– Нет, ты сейчас мне скажешь! – она впилась ему когтями в голову.
– Пусти, пусти, сука!! А-а-а-а-а!!! – извивался Сучило, но вскоре упал без сил, трясясь, и его обильно стошнило.
– Тварь… – Семен Васильевич с трудом поднялся на ноги, – Вот из-за таких подонков мы до сих пор не можем жить как люди. Гадина, ёбты. Ты мне как сын был, как близкий человек… Я, блядь, тебе свой бизнес доверил! Приблизил тебя, всё сделал! Тварь.
Виктор согласно кивал, удерживая на всякий случай говорившего за волосы.
– Стоп! Вы что, совсем за дурачка меня считаете? Он ведь только что сидел здесь живой! Матерился, леденцы сосал…
– Всё верно… Мы его оживили. На время.
– А на ногу зачем? – удивился Виктор.
– А самого себя ебать. Сел на колени, ногу под себя подвернул, и жопой на хуй насадился. А остальные хуи руками дрочишь. А кончаешь одновременно, сладко так. Или можно, нет, не так, можно каскадом кончить: сначала одним хуем, затем другим, и сразу третьим. Вот тебе реальный мультиоргазм. Но можно и с промежутками. И еще такая мысль: хуй внутри тела. Так и называется: "Внутренний Хуй". Снаружи его не видно, но он внутри встаёт, и ты специальными движениями, мускулатурой специальной, возбуждаешь его, и спускаешь. Но сперма в тебе остается, внутри организма, и им перерабатывается. Но если такой хуй, например, в горле вырастет? Реально задохнуться. Или в голове, он там сосуд какой-нибудь защемит – и пиздец. Так что у внутреннего хуя должно быть автономное управление. Когда мужик возбужден, у него эрекция, все хуи разом поднимаются, а ВХ – нет. Но вот попал человек в беду: враги схватили, пытают… друзей предавать нельзя, но шанс выжить – призрачный. Оружия с собой нет, и ремень с носками отобрали - не повесишься. Тут как раз эрекция ВХ – и сладкая смерть. Просекаешь? В общем, Вить, планов много.
– Одна состоятельная дама пожелала иметь второе лицо на затылке, – участливо подмигнул Кузьма, – То, что вы видите: экспериментальный образец…
– У нас, Вить, есть уже главный врач, специалист высочайшего класса, – Семен Васильевич окинул Виктора взглядом знатока, – Хирург мирового уровня, доктор Жало. Ты с ним позже познакомишься, не парься…
– А этот… Масло?
– Один из его ассистентов. Вот и другие, прошу любить и жаловать.
Четверо молодых людей в красных халатах окружили их.
– Ну, а с легальностью как? То есть, я хочу сказать, если Христа там клонировать, ведь всякие дегенераты-моралисты выползут, да и просто алчная мусорская шушера. Тут адвокатов грамотных первым делом бы… Таким, которые стопудово отмажут. И кстати, Чикатило клонировать никак не удастся? И побольше, побольше: на прозапас…
Виктор почти не слушал его, сосредоточившись на своих ощущениях. Словно во сне. Мертвец просит его посчитаться. Ну, это можно, в принципе. Он знал много считалок, например: "шишел-мышел-пёрнул-вышел", "два пожарника бежали и на кнопочку начали – чик!", ну и другие. Возможно, он сходит с ума? Семена Васильевича его молчание немного раздражало.
– Сейчас лето, рынок очень узкий… – продолжал бодро бубнить он, стараясь поймать Виктора глазами.
Масло застыл в напряженной позе, уставившись в стену. Вдруг он вскрикнул, и его вырвало прямо на стол. Пекарь попытался встать, но тело не слушалось, горькая отрыжка полилась изо рта. Плача, как ребёнок, Масло медленно осел на пол.
Головы были отравлены! Французский батон: yes!
Семен Васильевич расслабился, изо рта и ушей обильно засочилась тёмная кровь. Ухватив обмякшее тело за плечи, Виктор принялся остервенело ебать его, время от времени оглядываясь на своё отражение в зеркале и напевая «Взвейтесь кострами, синие ночи». Довольно скоро он пошёл красными пятнами и бурно, со стонами, кончил.
– Я непричастен, непричастен… – затараторил мёртвый женским голосом, который звучал, казалось, из подвижного, как бы вьющегося вокруг Виктора источника, – Витос, родной мой, посчитайся за меня, во имя хуя, мошонки и заднего прохода посчитайся...
– Что надо делать? Говори, гнида! – Виктор, весь в липком поту, ухватил мертвого за волосы и несколько раз сильно ударил лицом об пол, чем вызвал у него долгий приступ икающего хохота.
– Слушай сюда, Витенька, слушай внимательно… – тот же голос раздавался то сверху, то сзади, заметался у пола, засвербел в самом мозгу: – Ты должен соединиться со мною, чтобы получить Знание. Доктор Жало нанёс удар. Я слишком доверился ему, и ты видишь, чем это закончилось. Масло и Пекарь заткнули мне рот, но Дух мой на свободе. А если Дух на свободе, значит, мы можем взять управление в свои руки. Дух человека подобен дизелю локомотива. Машиниста можно убрать, Витюша, но на его место может встать другой машинист, еще отважнее, еще смышленей первого: ведь мотор-то цел! И помчит, поедет паровоз! Застучит сталь о сталь, заёрзает! Никого не пощадит! Огромная двухсотметровая бритва на колёсах: мчит – и режет! Раз! Раз! Напополам! И невозможно спастись…
Виктор согласно кивал, удерживая на всякий случай говорившего за мошонку.
– Витя, родной, нам надо действовать. Ты должен сейчас же, немедленно принять
в себя мою плоть. Где плоть, там дух, и никак иначе. Тебе будут говорить
красивые слова о высоком, ебать мозги метафизикой и прочим мудачеством… Не верь
никому, посылай всех на хуй, иначе Тайна ускользнёт, и никому уже не достанется,
никому, понимаешь? Сила твоего семени заканчивается, поторопись, Витюша…
– Не ссы, всё будет… как в лучших домах Лондона, – пообещал Виктор, неторопливо кромсая мертвеца.
– Сердце, яйца и кишки… Сердце, яйца и кишки… – как заклинание хрипел мёртвый.
– Знаю, знаю… – Виктор снял кожу с головы, перевернул тело и разрезал вдоль.
Семен Васильевич хихикал и извивался словно от щекотки.
Прошло около получаса. Труп шевелился все медленнее. Виктор уже натянул его скальп и кожу лица себе на голову, кое-как приладил на себя остальные покровы и теперь стоял перед зеркалом, наскоро сшивая скользкие края кетгутом. Сильно хотелось срать. Семенники, сердце и свернутый в ком кишечник лежали в овощной миске. Их необходимо было съесть, чтобы завершить чудесное принятие плоти и обрести Тёмное Откровение. Выпотрошенный труп вяло копошился в луже крови.
Сердце не жевалось: складным ножом Виктор кромсал его в тонкие ломти, которые затем проглатывал не жуя. В промежутках между ломтями сердечными он всосал похожие на устриц тестикулы.
С кишечником оказалось сложнее: этот набитый червями и калом бугристый змей вызвал в Викторе бурное отторжение. Он даже выблевал часть съеденного. Отдышался. Быстро собрав рвоту в пригоршню, проглотил снова. Как быть?
Виктор нашел на кухне мясорубку, приладил к краю ванной и неистово завращал ручку. Очень скоро несъедобное блюдо обратилось в фарш. В выдвижном ящике стола обнаружил он кальян, из мундштука которого соорудил некое подобие фистулы. Пропоров у себя над пупом свищ найденной на кухне крестовой отвёрткой, он пропихнул фистулу себе в желудок, чтобы затем, при помощи кондитерского шприца для крема, небольшими порциями продавить перемолотый кишечник в себя напрямую.
Тотчас Темное Откровение сошло на него. Он как бы подсоединился к источнику информации, которым не владел ранее, и знакомый до боли голос Семена Васильевича – такой, каким был он при жизни – зазвучал в голове его:
– Молодчик, Витюша. Не подвёл старика.
– Где Жало? – отчетливо спросил Виктор, держа на вытянутой ладони вырезанный глаз, словно хотел разглядеть им недоступное обычному зрению, – Семен Васильевич, мне нужен доктор Жало! Приказываю Вам: немедленно обнаружить Жало и доложить мне о его местонахождении. Немедленно!
– Хе-хе-хе… Хе-ех-хе-хе-хе… Витюша… Дорогой мой человек… – тихо смеялся в голове Виктора Семен Васильевич (это было похоже на какую-то паразитическую волну, радиопомехи в мозге).
– Семен Васильевич, я требую, слышите? Иначе… Иначе все наши договоренности я буду считать недействительными. Я отказываюсь от наших договоренностей. Я отказываюсь от сотрудничества. Я отказываюсь. Отказываюсь. И прямо здесь…
– Заткнись, глупец! – Виктору показалось, что слова эти произнёс он сам, – Встань и иди. Действуй. Они ждут. Эта война – твоя война. Ведь это ты… Ты и есть доктор Жало.
