|
|
Когда задиристый ольховник закончился, и на противоположном скате холма Бурмей увидел неровный выступ крепостной стены, Солнце почти уже село. Конь всхрапнул и необычно затрясся, чем отчасти встревожил. Осторожно направил его Бурмей вдоль заросшей лопухом канавы. Стена приближалась. Никого живого вокруг, только порхнула над шуршащей травой мелкая птица.
Но вот и ворота: тёмный щербатый брус, ржавая влага угрюмых засовов. Поглядев по сторонам, Бурмей стукнул чугунным молотом раз, другой, третий. На шестом выдохе маленькая чёрная от копоти дверь приоткрылась, розовощекий слуга в похожей на коросту накидке появился в проёме, вопросительно тявкнув.
Не слезая с коня, Бурмей показал полотно.
Слуга скрылся, вернулся тотчас, неторопливо отпер, толкнул створы.
Внезапно Бурмей ощутил неодолимый позыв опростать кишечник.
Для этих целей на упряжи коня было укреплено специальное устройство, позволяющее срать, не вылезая из седла. Особая вращавшаяся на костяном оселке метёлка подгребала кал в съёмный бронзовый жёлоб, который в последствии опорожнялся при помощи работающего по принципу катапульты механизма.
— Как твоё имя? — спросил он слугу, когда тот закончил протирку промежности холщовой влажной попонкой.
— Паскаль, ваше благородие…
— Вот что, Паскаль… веди меня напрямую к барону, а коня оставь у мостков… да скажи мальчикам, чтобы почесали его по-ростовски, с вминаниями… усёк, что ли?
— Так точно… почешем в лучшем виде…
Паскаль проворно расшнуровал упряжь (в спутанных волосах его Бурмей заметил стальную заколку в виде лисьего черепа).
— Лопату дай мне, — попросил он мгновенье спустя, обнаружив толокно, запутавшееся в шестерёнку шпоры.
Барон де л'Эскар вышел сам, одетый в тёмно-синий расшитый неаполитанской вязью длиннополый камзол с явными следами засохшего семени.
— Йо-хо-хо! История повторяется, дорогой мой Бурмей: на этот раз, в виде фарса! — пронзительный голос хозяина замка отозвался многократным эхом в замысловато развёрнутых перекрытиях подъездного крыльца.
Гость улыбнулся (несколько вымученно), с видимым удовольствием закурил.
Внезапно расположенное в угловом крыле центральной башни овальное окно распахнулась, и перевязанная белой лентой крупная девичья голова с прерывистым клёкотом извергла струю пурпурной блевотины.
Паскаль запнулся, а затем, быстро разоблачившись до исподнего, сноровисто присел и ускакал на четвереньках, оставив после себя терпкий аромат подбродившей свеклы.
— Вот так всегда… «баба пока с печки падает, 77 дум передумает»… — процитировал барон незнакомую Бурмею народную мудрость и сделал пригласительный жест.
Они ступили на движимый водяным приводом кожаный конвейер и вплыли в насыщенную тень прихожей. Далее следовал высеченный в слюдяной скале коридор, переходящий в усеченный конус благообразной часовни. Здесь лента конвейера уходила в пол, а из-под накрытой плоской попоной столешницы навстречу вошедшим выскочил выкрашенный в бордо лысый яйцеголовый карлик.
— Междуморщин! Живой, надо же… — Бурмей поперхнулся слюной.
— Ступай в обеденный зал и приготовь змеёвню, — пряча улыбку, приказал слуге де л'Эскар, — и позови сестёр, если не спят.
Уродец отступил за ширму.
Барон запалил короткий факел и приблизил зеленоватое пламя к чуть вогнутой поверхности стены. Последняя при неровном свете оказалась выложенной толстыми стеклянными плитами, под которыми угадывались очертания переплетённых человечьих останков:
— Полюбуйся. Моя опочивальня.
Бурмей долго вглядывался в тускло сиявший под стеклом узор; затем подошел к ширме, но Междуморщин уже беззвучно исчез, послушный воле хозяина.
Не обратив внимания на зазвучавший с верхних этажей натуженный крик, барон потянул товарища к неплотно прикрытой двустворчатой двери. Тронув кончиками пальцев поредевший мех ширмы, Бурмей без задержки проследовал…
…Постепенно мрак коридора начал расслаиваться, Влад услышал скребок дворника и перевернулся на живот, сдвинув подушку. Раз дворник взялся за дело, спать осталось недолго. Он протянул руку и ощупал непривычную пустоту слева: итак, её больше нет. Теперь самому готовить харчи и гладить рубашки. Заглохнет, наконец, телевизор; остынет трубка телефона.
Привычная утренняя эрекция отсутствовала, что можно было объяснить последствием стресса; он долго ворочался, растирая лицо ладонями, а затем встал и направился в ванную. Отсутствие Светы подчеркивал сумрак зимнего утра; баллончик с пеной для бритья сиротливо притаился под зеркалом.
Интересно откуда этот странный сюжет? Бурмей, де л'Эскар, Междуморщин… Больше всего Влад опасался, что воспоминания об ушедшей страсти будут донимать во сне, однако прошедшая ночь явила нечто сумбурное. Исторической литературы он не любил, фильмы тоже не жаловал, оттого явление подсознанием нелепого барона оставалось приписать пролистанному накануне альбому репродукций Брейгеля.
Чайник вскипел. Неряшливо покромсав батон, Влад приступил к трапезе.
В непривычной тишине слышался вялый хруст пережевываемой пищи и мерное тиканье китайских часов, взглянув на которые, Влад обнаружил, что не укладывается в график: уже минут пять как полагалось ему выйти. Заспешил, оставив грязную посуду в раковине и наскоро вычистив зубы.
При выезде из гаража ухитрился поцарапать крыло. Досадное происшествие это повергло в плаксивое уныние, так что захотелось плюнуть на всё, лечь и покорно выхватить причитающееся. Отшумевшие страсти тлели в глубинах тела словно угли ночного костра: он помочился бы на них с шипением, но очевидная пустота грядущего вышибала липкую влагу сквозь кожу. Звуки мира проникали словно через водную толщу, и Влад ощущал себя водолазом-одиночкой, израсходовавшим запасы кислорода и швыряемым волей волн.
Время в пути прошло незаметно. Пункт назначения находился за городской чертой; побоявшись увязнуть в сугробах, Влад заглушил двигатель и, подхватив документы, двинулся по протоптанной местными тропке. Миновав двухэтажный недостроенный сруб, решил срезать, свернул, и по колено провалился в снег: в ботинки вползли ледяные щупальца. Плюнув на всё, рванулся сквозь белую топь дальше, стиснув упрямо зубы и крепко сжимая подмышкой злосчастную папку с бумагами.
Наконец вот оно, нужно: приземистая хибара, бывшая когда-то голубой, а нынче — землисто-серая в крапинку. Пустые бутылки, остатки костра, следы замерзшей блевотины.
Постучал в окно автомобильным ключом, внятно, но ненавязчиво. Через минуту невнятного шороха в мутной полынье стекла проступил взъерошенный облик. Щёлкнул замок, дешевая железная дверь распахнулась.
Влад в двух словах пояснил причину визита, и после беглого рукопожатия прошёл на студёную веранду, где присел, расстегнув пальто и сняв шапку. Хозяин же — невысокий малый с приплюснутой лысеющей головой — удалился в соседнее помещение, плотно прикрыв дверь. После недолгого ожидания он вернулся в очках, выложил на стол пачку сигарет и потертый несессер.
Влад подвинул бумаги.
— Ого… — хозяин помусолил пальцы, — это что же… всё читать надо?
— Договор стандартный… желательно ознакомиться.
— Чаю хотите?
— Не откажусь.
Чай оказался несвежий, утренней заварки. Влад выпил 2/3 видавшей виды кружки, достал свои сигареты, закурил, пустил струю дыма по запотевшему стеклу.
Хозяин читал, сдвинув очки на нос. Наконец приосанился:
— Ручка есть? Где подписывать?
Деловито открыл несессер, извлёк небольшую никелированную коробку и аптекарские весы.
Когда все формальности были улажены, и Влад, собрав документы в файл и упаковав товар, натянул шапку, хозяин почти уже у дверей окликнул вдруг:
— Уважаемый… вы ко мне ехали, время тратили… хотите погадаю бесплатно?
— В плане… — неожиданно для себя Влад запнулся.
Только что он вроде спешил, но сейчас, вцепившись глазами в появившуюся в руках хозяина колоду простецких игральных карт, встал как вкопанный.
— Погадаю. Занятно иногда бывает…
— Да я вообще-то такими делами никогда не занимался… — Влад помешкал, но шапку снял.
Хозяин снова подвинул стул, деловито перетасовал колоду:
— Пару минут займёт, а может чем и поспособствует…
Тупо, словно с похмелья Влад наблюдал за его манипуляциями. Мелькнула мысль: «Он всё что угодно может наплести… ведь не проверишь…»
— Ну вот… — хозяин с видимым удовольствием осмотрел дело рук своих, — в прошлом — шестёрка червей… самообман, иллюзии… За розовой завесой текла ваша жизнь… текла тихо-спокойно, а вы почти и не замечали истинных радостей, не замечали людей, которые любили вас искренне, которые были достойны вас. Вас оскорбил человек, который был многим вам обязан.
«Светка, что ли?» — Влад невольно напрягся.
— Теперь о том, что сейчас… С левой стороны — десятка треф. В облаках витаете. Собираетесь куда-то, но не далеко, развлечься охота, мысли тяжкие развеять… А справа — король пиковый. Стало быть, много внимания к персоне своей требуете, о себе любимом слишком много думаете. Если и дальше так будет, последних друзей потеряете…
Хозяин умолк, закурил.
Испуг уступил место усталому раздражению: «что он там гонит… блаженный…»
— А в будущем — валет червонный. Не верьте известию, которое скоро получите, — против вас затевается несправедливость. Вы находитесь в центре не совсем приятных событий.
— Какого рода неприятные события? — с деланным равнодушием поинтересовался гость, повторно надевая шапку.
— Эт вам видней, — предсказатель небрежно сгреб карты, смял длинный окурок, — ну вот, надеюсь, помог и время не отнял…
— Не отнял… — задумчиво повторил Влад и, пожав протянутую ладонь, поспешил выйти.
На веранде было хотя и прохладно, но как-то душновато, потому выйдя на улицу с удовольствием вдохнул полной грудью: «фу… херь какая… но что-то в этом есть, хотя, скорее всего, мозги мои одно к другому подгоняют, соответствия ищут, подстраивают…»
Где-то в глубине обледенелых садовых участков надрывно завывал пёс.
Обратный путь до машины проделал в задумчивости, а защелкнув ремень безопасности вдруг повеселел, лихо дал газу, подбубнил вслед галдящей из динамиков музычке:
We just cut throat
We just cut throat
Worshiping sin we just cut throat, yeah!!...
Через четверть часа, однако, приподнятое настроение куда-то улетучивается; Влад выключает плеер и, левой рукой удерживая руль, словно в оцепенении вглядывается в сквозящий асфальт.
Отчего такие странные перемены в настроении? Неужели житейские неурядицы способны выбить из колеи цветущего самодостаточного мужчину? Усталость, жалость к себе, тоска по страсти… вот его вечные спутники. Это уже даже не нытьё, а методичная фиксация течения болезни смирившегося с диагнозом пациента. Что будет дальше? А какая разница? Он сжёг мосты, а вместе с ними — надежды и чаяния. Теперь он знает, что и то и другое — суть лишь иллюзии в веренице бесконечного потока разрозненных метаний восприятия. Одинаковые гладкие дни словно четки, однообразное шевеление пальцев, сухих и прохладных губ. Вал прозрачных воспоминаний на выгоревшем костяном экране парящего в неизбежности черепа. Вялые черви отработанных мыслей медленно извиваются, перебитые лопатой садовника-имбецила.
Садовник курит, усевшись на изгородь; мёртвый блеск глаз напоминает фольгу, конечности слегка подрагивают. Похмельный юноша тихо подходит сзади. Садовник видит лёгкую тень на черенке лопаты, он лениво поворачивает голову, и в этот момент юноша бьёт сверху вниз монтировкой. Скорлупа черепа послушно вминается: влажно, почти беззвучно, с готовностью оплетая сальными кровавыми прядями шершавый огранок, фонтанируя из-под лоскутов лопнувшей кожи; стальной наконечник погружается в мозг, садовник оседает, роняя приглушенный вздох и легко опорожняя кишечник.
Юноша роняет монтировку и поспешно стягивает брюки. Мы видим его торчащий из копны рыжеватых волос крупный необрезанный член. Головка покачивается, вздрагивая от напряжения. Юноша тяжело дышит. Он переворачивает лежащего лицом вниз в неудобной скрюченной позе садовника, уверенными движением достаёт из кармана его куртки складной нож и делает ему надрез под подбородком. Старается резать аккуратно, но от волнения руки дрожат, мылкая кровь окрашивает хрупкие пальцы. Разрезав кожу по периметру лица, он стягивает лицо как маску, присаживается на труп, мнёт лицо с томной улыбкой как тряпку. Затем оборачивает лицом член, пропускает член сквозь лицо, высовывая головку то через веки, то через губы. Член красный, будто ебал менструальную женщину. Юноша смеётся, резким движением срывает лицо с члена, впивается в него зубами, откусывает маленькие кусочки, мелко пережёвывает и сплёвывает получившуюся кашицу в извлеченную из валяющегося неподалёку вещмешка эмалированную кружку.
Примерно спустя час всё лицо садовника оказывается пережёванным и почти полностью заполняет собой кружку. Юноша приседает над кружкой на корточки и мастурбирует, поёживаясь и сухо скалясь на труп. The counterparty is short to deliver the bonds.
Внезапно по телу садовника пробегает яростная конвульсия, — и в тот же момент юноша кончает, с визгливым тявканьем истекая желтоватой молофьёй в кружку. Затем он перемешивает семя с кожаной кашицей ещё не опавшим членом, тщательно вытирается подолом рубахи садовника, облачается в брюки, удовлетворённо почёсывается.
Старательно обернув кружку полиэтиленовым пакетом, он садится на велосипед и едет домой, где сестра Лена сбрила на теле все волосы и ждёт, разглядывая своё продолговатое худощавое тело в установленном на стиральной машине овальном зеркале. Она опускается на табурет, снимает туфли, подтягивает рукой к лицу правую ступню и нюхает босую подошву возле пальцев. Левой рукой она щиплет капюшончик клитора. Входит брат Геннадий с кружкой. Он разворачивает кружку, ставит на стол, зажигает конфорку, целует сестру в затылок. Геннадий ласково мнёт её пятку, отпускает, медленно раздевается, ставит кружку на огонь. Вдвоем они склоняются над кружкой и вдыхают испарения. Лена протягивает брату деревянную палочку:
— Помешивай, а то пригорит…
Наконец содержимое кружки темнеет и затвердевает. Лена берёт со стиральной машины зеркало, кладёт на стол. Геннадий вываливает горячие комки на зеркало; стекло запотевает, влажные следы остаются на нём. Лена разминает кашу как тесто и вылепляет из неё аккуратный шар (thank you for your help! — улыбается Гена).
Лена ложится спиной на стол и разводит ноги. Геннадий гладит её промежность деревянной палочкой, а затем сплёвывает на головку члена и резко проникает. Буквально после десятка быстрых фрикций сестра с дрожью кончает, скрипя зубами и комкая скатерть. Геннадий вынимает, обильно смазывает её задний проход слюной и соками. Лена раздвигает себе ягодицы, выпячивает сфинктер. Плавным вращательным движением Геннадий проникает в её задний проход. Почти сразу он кончает, сильно кусая сестру. Девушка приподнимается на столе и с хлюпаньем опорожняет кишечник. Кал весь пузырится от семени. Они смазывают шар осеменённым калом, кладут в духовку при температуре около 100 градусов.
— Тебе не было больно? — спрашивает брат.
Елена отрицательно хмыкает, вытягивает из брюк брата добротный кожаный ремень furstenberg.
Геннадий берёт ремень, разворачивает сестру спиной, накидывает ремень на шею и душит.
Лицо Елены наливается кровью, она оседает, а затем пытается вырваться, царапая брату предплечья и отбрыкиваясь грязными желтоватыми пятками. Геннадий заваливает её на пол, садится сверху, сдавливает что есть силы петлю. Тело сестры потеет и мелко дрожит; дрожь длится бесконечно долго, кажется, они застывают в этой позиции словно гипсовые изваяния, Геннадий сосредоточен, он почти не дышит, член его эрегирован, глаза остекленели. Дрожание тела сестры становится прерывистым, ослабевает, прозрачная жидкость сочится из-под судорожно сдвинутых бёдер.
Так, без единого движения, проходит еще около получаса.
Но вот за окном слышится звук мотора, а вскоре незапертая дверь распахивается, и Влад появляется на пороге.
Геннадий медленно поворачивается в его сторону:
— How you're doing…
При помощи деревянных щипцов для белья Влад извлекает из духовки пропёкшийся и окончательно затвердевший шар, кладёт на блюдце, присаживается к столу, закуривает, достаёт договор из файла.
Геннадий поднимается, наконец, с тела сестры; долго разминает сведенные судорогой пальцы, затем берёт ручку и подписывает.
Влад упаковывает шар в теплоизоляционный контейнер:
— Что-то голова кружится… слабость… — Геннадий закрывает руками лицо, горбится над столом, топорща мослы.
— Ерунда. Мне вот утром клиент нагадал про мутное дело какое-то, против меня затевается… что я нахожусь в центре неприятных событий. Но пока всё хорошо. И шар у вас пропёкся достойно, и цвет очень строгий, как Мирону нравится… Ну, я пошёл?
— Ступай… поеда… — Геннадий медленно поднимается, поправляет висящий над диваном барометр.
Влад собирает документы, подхватывает контейнер и идёт к машине.
— Подпыл-пыдлыч! Подпыл-пыдлыыыыыч!! — кричит ему вслед Геннадий.
| master@pepka.ru |
 |