КРОВЬ СОЛДАТ МОИХ

Изжога - ощущение не из приятных. Когда изжога нападает на моих соседей по камере, они подолгу сидят на нарах, втянув головы в плечи, собрав руки ладонями в паху и тихо покачиваясь из стороны в сторону. Я в это время стараюсь вести себя тихо, чтобы не раздражать больных людей. У меня не бывает изжоги, ведь я - не человек.

Соседей моих трое. Первого зовут Иваном. Иван уже стар: волосы его седы, и в жидкую бородку вплетены серебристые косички. Иван - убийца. Второго кличут Петром. Ему столько же лет, сколько мне, но выглядит он даже моложе. У Петра веселые голубые глаза и быстрые сильные пальцы. А дома осталась у него жена-геолог и двое детей - Федька и Антихрист. Петр - тоже убийца. Последний сосед мой по имени Терентий - совсем молодой парень. Терентий огромен телом, но глуп и жесток. Мы часто потешаемся над ним: он такой несмышленый! На голове его растут мягкие светлые волосики, и потому темечко его напоминает спину поросенка. Его нос лоснится от кожного сала; этим салом можно смазывать обувь и другие кожаные изделия, чтобы они блестели. Терентий - убийца.

Все они - и Терентий, и Петр, и Иван - отличные, компанейские ребята, но не дай черт случиться изжоге - тут они замыкаются в себе и молча страдают, и ни единого слова из них не вытянешь - только себе дороже... Конечно, я не раз пытался помочь бедолагам. Соды извел на них немерянно, да и другие способы пробовал - ни хрена не помогает! Наверное, дело тут в том, что изжога эта возникает у них по каким-то особым, исключительным причинам - не так, как у обычных людей. Не знаю, в чем тут дело, может быть, в фазах Луны?

Вчера мне, наконец, такой расклад надоел окончательно, и я решил взять у братушек кровь на анализ. Никто особенно не сопротивлялся, разве что Терентий, ну да с него взятки гладки. Я попросил ребят разгрызть себе вены на локтевом сгибе, чтобы я мог отсосать грамм по сто от каждого страдальца. Вкусна была кровь Пети. И у Терентия с Иваном - тоже славная. С такой приятной на вкус кровью изжогой мучиться человек не должен, это однозначно. В чем же тут дело, крестить твой рот?!

Видимо, все же, тюрьма виновата, что парни так остро страдают... Мне-то что, я - птица вольная, сегодня здесь, завтра - там. Но по мне так лучше уж тут пока посидеть: уюта мало, да народ зато хороший. А там, за стеной, среди этого стада... Мертвецы с голубых экранов учат их жизни, и они любуются своими выкидышами, попивая с ленцой горький яд. Они лелеют флегмоны в теле своем, и не дают гною выйти на поверхность: ведь тогда пропадает смысл, а как раз этого они больше всего и боятся. Шуты, уроды и калеки пользуются у них особым почетом: они подражают их предсмертному бреду, потому что так велит мода, один из главнейших законов всех стад. Все они жуть как любят поговорить, но я где-то слышал, что последнее время еще престижнее считается жевать. Их существование - замкнутый круг, ибо так сосуществуют паразиты, сосущие соки друг у друга: только сумасшедший может пытаться искать в этом смысл. Так мутируют они, разлагаясь под звон электронных бубенчиков, обратив слабеющий взгляд внутрь собственных раздутых сероводородом голов и созерцая в такт перистальтике спелые гроздья нарывов. Нет, такая жизнь не по мне.

Я могу еще кое-как понять того, кто, набравшись храбрости, решил попробовать вырвать кусок добычи из склизкого щупальца, усеянного десятками тысяч сосущих ртов власть предержащих: в случае удачи, риск его будет оплачен. А те бесчисленные червеподобные, что каждый день с утра до вечера послушно простаивают в очереди за суточной пайкой объедков из барского корыта? Отчего не мучает их изжога? Отчего не блюют они, забившись в свои прелые норы, отчего не корчатся в безуспешных попытках отрыгнуть свои души?... Значит, так надо, и разве дано мне понять этот мир? Хотя бы одну миллиардную долю его понять дано ли?

...Сегодня с утра в камеру нагрянули мусора и увели от меня моих друзей. Чутье подсказывает мне, что это - навсегда. Меня-то они не тронули: я заполз в темный угол под нарами и затих. Меня не так просто заметить, если не знать наверняка, что я где-то рядом: ведь я - юркий penis cannibalis, яснозалупый блуждающий хуй. Я люблю теплые кампании и крепкие жопы с узкими горячими пиздами спереди. Я прихожу как молния, я ухожу как ночь. И я питаюсь кровью, но я не похищаю кровь насильно. В этом отличие мое от сук, вампиров, телевизоров, христиан и прочей нечисти. И я способен на настоящую дружбу, и могу дружить даже с женщиной. Заползу, бывало, во влагалище какой-нибудь знойной дамочке и сижу там смирно: только яйца снаружи торчат. Но не люблю я менструальную кровь - ей можно насмерть отравиться. Поэтому если у хозяйки моей начинаются праздники, я покидаю её, или прошу переместить меня в жопу: там тоже неплохо, если чисто.

Да, я предпочитаю быть незаметным, но не советую ссориться со мной: разозлить меня сложно, но если случилось такое - берегись! Я углублюсь в организм, пролезу в самое брюхо, а оттуда - прямо к сердцу. И тогда я нанесу смертельный удар - прямо в насос, качающий кровь. И пиздец тогда. Но поступаю я так крайне редко, лишь в особых, исключительных случаях. Как правило, со мной никто не ссорится, и я живу в мире с солдатами моими, и пью их кровь, и даю взамен чудесные витамины. И поэтому я - не паразит. Нет. И я хотел бы особо это подчеркнуть. Паразиты ничего не дают взамен. Они только берут. И очень часто похищают они у меня мою кровь - кровь солдат моих - и тогда я свирепею, а в гневе я страшен. Хорошенько запомните это.