ПОЛОВОЙ ВАКУУМ

Тусклый осенний вечер как нельзя более соответствовал обстановке квартиры Людмилы Кекилярус, пятидесятидвухлетней преподавательницы немецкого языка, маленькой, сухощавой, одетой всегда во что-то серое и оттого напоминающей мышь. Мышь, между прочим, действительно жила у нее дома; как правило ее можно было найти спящей на пуфике в прихожей. Звали мышь Козьматкой. Козьматка приходила вечером на кухню, где Людмила Кекилярус и ее тридцатилетняя дочь Сима ужинали гречневой кашей с молоком. Женщины кормили мышь яблочными огрызками, шелухой от орехов и другой всевозможной всячиной. Козьматка постепенно разжирела, размером она уже походила на крысу, или даже на котенка. Мышь тихо ела, а потом уходила обратно на пуфик, махнув хвостиком в знак благодарности. По окончании трапезы Людмила принималась мыть посуду, а Сима поджигала тонкую ментоловую сигарету и, лаская ее фильтр своими крупными чувственными губами, принималась рассуждать о жизни насущной. Мать откликалась ей, откладывая время от времени покрытую мыльными хлопьями губку и опираясь на мойку своим широким жилистым тазом.

Если бы посторонний мужчина взглянул бы на них в такое время, он непременно отметил бы колдовской какой-то сексуальный аромат, исходивший от обеих женщин. Дочь, сидящая на стуле заложив ногу за ногу и поправляющая лениво упавшую на глубоко посаженные светло-серые глаза темную челку, одета была в простенький домашний халатик. Ее гибкая кисть проплывала в кольцах табачного дыма, и длинные белые пальцы с аккуратными, бесцветным лаком покрытыми короткими ногтями, словно подзывали подойти поближе, манили игриво, но целомудренно. Она иногда грызла кончик среднего пальца левой руки, где ноготок шершавой непосредственностью своей будоражил воображение, вызывая образы вечной всесильной юности. Под тонкой материей ясно проступали сочные зёрна сосков, и взгляд, будучи не в силах уже оторваться, послушно спускался к лоснящимся в мягком желтоватом свете наливным словно бёдрам, соскальзывал, с крепких яблок коленей и зависал, наконец, тяжело пульсируя и раскачиваясь вместе с надорванным шлепанцем, на гибких подвижных пальцах узкой литой ступни.

Мать, стоя у раковины в своем сером спортивном костюме, улыбалась подкрашенным темной помадою ртом, и три золотых зуба в верхней челюсти ее зажигались вдруг тусклым, но оттого завораживающим огоньком. Несмотря на возраст, она была поджарой и стройной, короткие чуть вьющиеся волосы с просвечивающей сквозь теплый каштан сединой обрамляли немного смуглое, мелкими родинками покрытое лицо, на котором вдруг явственно проступали тени еще не уснувших страстей. Её нос, по-азиатски широкий и плоский, мягко блестел в электрических лучах, а широко вырезанные ноздри его расширялись в изменчивом потоке эмоций.

- Ах, мама, - певуче, чуть с хрипотцой, говорила как-то раз Сима, выпуская ментоловое облачко из нежного, молоком смоченного рта, - Все-таки все мужики - просто тупые животные. Ведь считается, что они умные и сильные, а на самом деле они больше походят на детей. А если не на детей, то, наверное, на обезьян, или нет... даже на помесь обезьяны с собакой, а некоторые, так вообще... Я хочу сказать, слышь, мам, что ведь любым из них можно управлять как марионеткой, и в этом ничего сложного нет: надо только знать, где находятся ниточки и как за них дёргать...

- Эти ниточки тянутся у тебя из пизды, дочка, - высоким моложавым голосом отвечала Людмила Кекилярус, протирая губкой край раковины, - а дергать мужика надо за яйца! - и она заливалась глухим утробным смехом, запрокидывая голову и щурясь.

- Да-а, за яйца, - мечтательно тянула дочь, ввинчивая в пепельницу белый окурок, - противно связываться с ними, если честно... А помнишь. Ты рассказывала мне про свою прабабку, у которой во влагалище жила гремучая гадюка?

- Кобра, - поправила, кивая, Людмила Ивановна. - Самая настоящая кобра. Прабабушка заставляла мужчин лизать свою щелку, а когда самец входил в раж, змея выползала из матки и впивалась ему прямо в рот. Мужик испускал дух, а прабабушку всю трясло от изумительного оргазма, вот так.

- Ну, раньше, наверное, мужики все-таки более пригодными были, мне так почему-то кажется... - Сима задумчиво потерла ладошкой гладко выбритую промежность и неслышно пукнула, - сейчас мужики такие пошли... Даже отфачить тебя не могут как следует. Чтоб пробрало тебя до дрожи в коленках, как отец нас тобой окучивал, помнишь? А эти что? Дерьмо, импотенты. О себе только думают... Я лучше опять у Оксанки дога попрошу на недельку...

- Да... - вздыхала мать, разглядывая пятна на козырьке вытяжки, - Отец покойный, конечно, хоть сам был гадом порядочным, но бабу умел ублажить... Так наяривал... Только мошонка об жопу стучала.

- Да ладно, мам, чего вспоминать-то теперь... Кстати... Ты никогда не задумывалась, может все-таки мы зря отца-то...

- Задумывалась, Симочка. - отвечала мать, понизив голос,  - и не раз задумывалась. Нет, не зря. Так было надо, понимаешь?

- Да понимаю, мам, чего уж... - Сима устало отмахивалась, - А мне так теперь окончательно ясно: от мужиков нынче толку, как от козла молока, вон я Люське говорю...

- Кое-какую пользу можно из них извлечь, Симочка! - перебила вдруг твердо Людмила Кекилярус, приближаясь к дочери со странной улыбкою...

...В один из этих похожих друг на друга вечеров мать и дочь решили воплотить в жизнь кое-что из рожденного в ходе кухонных дискуссий. Сима решила привести домой мужчину, программиста из фирмы, где она работала. Это был долговязый молодой человек лет двадцати пяти с потными ладонями и следами юношеских прыщей на лице. Коля - так звали парня - имел вид довольно независимый, носил длинные волосы и привык считать себя нонконформистом. В кругу общих знакомых по службе, часто называющимся "тусовкой", его стиль поведения, в общем, не отличался оригинальностью. Общение в этой компании состояло обычно в том, что, перебивая друг друга и не особо прислушиваясь к словам собеседника, молодые люди делились опытом употребления различных психотропных веществ. Сам Коля, любивший туманно намекнуть на свое пристрастие к героину, на самом деле просто частенько баловался травкой, а кроме того пару раз вместе с двоюродным братом Станиславом причащался "марочкой", что втайне считал своим высшим духовным достижением.

Сима Кекилярус вела себя независимо; будучи к тому же несколько старше основной части служебной "тусовки", она зачастую демонстративно отстранялась от обсуждения модных "андеграундных" тем, а потому за глаза называли ее "цивилой", "пионеркой" и "приземленной". Вместе с тем для Николая, да и для других молодых людей, работавших на фирме, зрелая и по-настоящему сексапильная в отличие от молодых "интеллектуалок" Сима, служила предметом тайного вожделения. Занимаясь после "косячка" любовью со своей кривоногой подружкой, Коля представлял частенько, что член его входит в недоступную и оттого особенно притягательную Симу. Он также мечтал о соитии с Кекилярус, мастурбируя перед компьютером в своей маленькой комнатке, когда родители, посмотрев телевизор, отходили ко сну. Но все это были лишь мечты, раздражающие и волнительные.

Стоит ли говорить, как взволновался Николай, когда, прогревая однажды по окончании рабочего дня двигатель отцовского "Москвича", он увидел Симу, которая, хромая, приблизилась к нему и постучала в боковое окошко.

- Коль, ты извини меня ради бога, я каблук, вот, сломала, - морщась, переминалась с ноги на ногу женщина, - Ты не мог бы меня подвезти, если ты, конечно, не торопишься... Мне недалеко, если только тебе не сложно...

- Да садись, конечно, о чем разговор, доставим в лучшем виде! - нарочито развязно Николай откинулся на водительском сиденье и небрежно распахнул дверцу справа. Сима обошла машину и села рядом. Она сняла с правой ноги туфлю, положив ступню на колено, осторожно потрогала щиколотку; короткая юбка Симы задралась при этом кверху, открывая почти до трусов затянутые черными чулками сильные ноги. Сердце у Коли застучало быстро и мощно; стараясь поддержать имидж "крутого парня", он придвинулся к ней и, довольно грубо ухватив женщину за пятку, пробасил:

- А ну, покажи, че там у тебя?

- Руки! - неожиданно зло прикрикнула Сима, и Коля отдернул ладонь от ее ступни, словно от раскаленной сковородки. - Ишь ты, какие мы быстрые! - женщина вытянула ногу по направлению к лобовому стеклу, потом улыбнулась и озорно подмигнула: - Ты домой меня привезешь сначала, или прямо здесь изнасилуешь?

- Могу прямо здесь, - по возможности естественно ответствовал Коля, но во рту его пересохло, и слова прозвучали коряво и неуверенно. Сима не обратила на это внимания, она улыбнулась еще шире и, сняв вторую туфлю, подогнула обе ноги, обняв себя руками за ляжки:

- Только не гони очень быстро, я люблю когда с чувством, с толком, с расстановкой, усёк? Ну давай, поехали.

Николай включил поворотник; он ощущал возбуждение такое острое, какое испытывал лишь в далеком детстве, рассматривая найденные в отцовском столе похабные фотографии. В пути Коля торопливо обдумывал, под каким предлогом напроситься к Симе в гости: он еще не верил, что женщина откровенно сняла его, и подозревал, что она просто играет с ним. Но Сима сама развеяла его сомнения, сославшись на боль в щиколотке и попросив проводить ее до квартиры. В лифте Николай заметил, что глаза Симы возбужденно блестят, лицо порозовело, а дыхание стало учащенным; он попытался обнять женщину, но та неожиданно довольно резко отстранилась, озадачив молодого человека еще больше.

Когда лифт остановился, Сима вдруг сама ухватила Николая за руку и почти силком втащила в квартиру; тяжелая металлическая дверь захлопнулась за ним. Войдя в квартиру Кекилярус, Николай замялся в нерешительности; возбуждение сменилось отчего-то беспричинным страхом. "Не курил ведь вроде, а так на измену высел!" - лихорадочно думал Коля, проходя по коридору и оглядываясь. Его удивила весьма убогая, давящая обстановка квартиры; можно было подумать, что здесь жила не молодая женщина, а чета разменявших восьмой десяток пенсионеров. Проводив Николая в свою комнату, Сима тотчас достала из большой картонной коробки в шкафу семейную реликвию - набор оловянных кукол. Эти куклы так же неприятно поразили программиста: то были небольшие, сантиметров пятнадцати в высоту статуэтки, изображавшие старух или толстых женщин в платках и длинных юбках. Попадались двойные куклы, а одна даже тройная: две бабы и маленькая девочка.

Эту с позволения сказать скульптурную группу Николай озадаченно держал в руках, когда в комнату неслышно вошла Людмила Кекилярус. Коля выронил статуэтку и отступил на полшага: мать Симы несла в руках некий предмет, отдаленно напоминающий верхнюю половину унитаза. Предмет этот был овальный, розового цвета, внутри него виднелись некие складки или морщины. Если хотите, это напоминало также детский надувной спасательный круг или же большое человеческое ухо. Таковы были первые ассоциации Николая. Но вот Людмила Кекилярус подошла ближе, а Сима тем временем тихо переместилась Николаю за спину. Теперь незадачливый программист смог получше разглядеть то, что несла в руках Людмила Ивановна, и снова был неприятно озадачен. Теперь он отчетливо видел, что конструкция эта более всего походила на женский половой орган невероятных размеров с широко раздвинутыми губами. Постепенно ужас объял молодого человека, ибо отчетливо увидел он склизкую трубу, уходящую в складки халата Людмилы Ивановны. Это было влагалище. Тотчас Сима ударила Колю в затылок кастетом; затем гигантская вульва Людмилы Кекилярус была накинута жертве на лицо, и женщина начала затягивать Николая влагалищем подобно тому как удав заглатывает птицу. Однако, целиком программиста проглотить не удалось. Пришлось расчленить тело ножовкой и топориком, и лишь по кускам ассимилировать. Сима тоже переваривала человеческое мясо влагалищем. Некоторые части трупа скормили Козматке.

Это была первая жертва семьи Кекилярус. Вскоре подобно Николаю в неприметной квартире нашел свою смерть некто Виталий Дрис, менеджер. Прошла неделя - и такая же участь постигла личного шофера президента одной крупной инвестиционной компании Савелия Жгобедыльского. Когда же белый покров зимы сменился брызгами весенних луж, число жертв хитрых мужеглоток перевалило за третий десяток.

Кончилось все внезапно. Некто Борис Кнейчик пошел в гости к Симе не один, а прихватив своего приятеля, Виктора Соппетальда. Соппетальд остался ждать Бориса в машине, ибо последний обещал вернуться в течение часа: покуда приятель развлекался, Виктор спокойно расслаблялся в кресле под мелодии известной бразильской группы "Sepultura". Борис же оказался парнем не промах: когда ему на лицо накинули вагину, он сумел выхватить нож-бабочку и полоснуть лезвием по трубе влагалища. Давление в пизде пришло в норму, и вульва отсосалась от головы потенциальной жертвы. Завязалась жестокая схватка, причем Борису удалось подать другу сигнал, разбив окно бутылкой из-под вермута. Соппетальд кинулся к пожарной лестнице, оттянув на ходу затвор ТТ. В это время Сима Кекилярус, изловчившись, вонзила в спину Борису Кнейчику столовый нож. Лезвие повредило левую почку, Борис опрокинулся на стол, еще глубже вогнав оружие себе в тело. Подскочившая Людмила Ивановна смогла нанести Кнейчику несколько ударов каменным яйцом в голову, прежде чем ворвавшийся через разбитое окно в квартиру Соппетальд прикончил ее двумя выстрелами в голову. Увидев, что с матерью все кончено, Сима подскочила к окну и прыгнула вниз. Ее тело упало с высоты восьмого этажа прямо на бетонные ступени подъезда; она умерла, не приходя в сознание.

Соппетальд с перепугу решил поджечь квартиру, но поторопился и, не сумев открыть замки входной двери, сам погиб в огне, задохнувшись в ядовитом дыму. От дыма задохнулась также находившаяся в соседней квартире пятилетняя девочка.

Удивительной была судьба оловянных кукол, которые, как ни странно, от пожара совершенно не пострадали. Один из отдаленных родственников Людмилы Ивановны нашел их и увез с собою. Позднее он переплавил их и отлил из олова массивную статую Симы Кекилярус, которую водрузил над входом в свой коттедж. Как-то раз в коттедже проходили торжества по случаю 1 Мая. Кто-то из гостей, забавляясь с помповым ружьем, неудачным выстрелом сбил статую с креплений. Оловянная Сима упала прямо на голову выходившего из дверей хозяина. Статуя размозжила бедняге череп. Мозг вытек на ступени крыльца, и это было похоже на то, как ровно три года назад вытек на ступени подъезда мозг Симы Кекилярус, когда она, будучи не в силах перенести смерть матери, метнулась в окно с кривой улыбкой на сексапильном рте.

"А что же стало с мышью Козьматкой?" - резонно спросит пытливый читатель.

Увы, дамы и господа, на этот вопрос я не знаю ответа.