Неделю спустя, вернувшись из командировки в Санкт-Петербург, Ольга сидела дома перед компьютером: надо было освежить в голове кое–какие цифры. Машинально она открыла Word и в задумчивости принялась перебирать фишки кнопок. Выходило своего рода письмо. В этом письме Ольга написала следующее:
«Кто вы, невнятное племя? Друзья – или злейшие враги? А можно ли отличить друзей от врагов, когда речь идет о природном развитии? Какие враги без друзей? И какие друзья без врагов? И те, и другие – лишь названия, тому Всепоглощающему Гермафродиту, что степенно разворачивает бока в сторону Солнца.
А что есть Солнце?
Тупой, раскаленный шар. Пылающий Космос. «Светить, и никаких гвоздей».
Какое дело Солнцу до маленького воняющего атмосферой куска говна, болтающегося где-то в пределах видимости и опаляемого по случаю снопом Его Величавых Лучей?
Какое Солнцу до нас дело?
Да вообще никакого. Вот вы яростно дрочите, готовясь сбрызнуть неделю копившееся семя в приветливо раскрытый рот высокомерной любовницы – а в это время у вас на кухне маленький жучок в банке с орехами ползает – и воняет. Какое вам дело до этого жучка?
Да вообще никакого. В такие моменты вас вряд ли что может отвлечь. Если только в дверь будут ломиться. Вот и Солнцу до вас – точно также: вы жучок для него, который где–то там, на кухне ползает. А Солнце ярится – кончить желает.
Как жучку обратить на себя внимание Солнца?
Задумайтесь.
Хорошенько над этим задумайтесь…»
Ольга задумалась, перечитала написанное, выделила текст сверху до низу и нажала delete. Перед ней снова был чистый экран.
Зазвонил мобильный.
На дисплее высветилось имя-прикрытие: Олег Мышца. Ольга осторожно отошла к окну, оглядываясь: нет ли Кирилла…
– Аллё?
– Привет, – голос Алексея после некоторой паузы.
Она, тоже после паузы, в ответ:
– Привет.
И оба затомились в непонятом ожидании.
– Оль, ты меня узнала? – в его интонации просквозила несвойственная прежде робость.
– Узнала, – она попыталась вложить в интонацию максимум беззаботности.
– Хуй поймешь вас, женщин… да и надо ли это? – отозвался Алексей на другом конце провода.
– То есть как? – не поняла Ольга.
– А так… Если помыслить, что смотришь на природу вещей отстраненно и безучастно, как… как я не знаю, как Солнце, то ни до чего уже нет дела. Знание делает бессмертным. А бессмертному ебаться ни к чему.
– Как Солнце… Ты хочешь сказать, что кто не ебется – бессмертен?
– Я хочу сказать, что лучше не знать женщин – тогда и жить веселее, и умирать жалостливей.
– Знаешь, – сообразила вдруг Ольга, – вот это сравнение, что ты сейчас употребил: как Солнце – я только что нечто подобное написала в письме. Ты как будто мысли мои читаешь…
– В письме? В каком письме? – озабоченно осведомился Алексей.
– Не важно… Видимо, это письмо тебе. Но ты всё равно его не получишь.
– Оль, не говори загадками… что за письмо?
– Я говорю: не важно. Это моё дело, понимаешь?
– Ну… я думал, что твое дело – это, в некотором роде, и моё дело, коль мы с тобой в некотором роде заодно… – Неуверенно проколбасил Алеша.
– Мы с тобой не настолько близки, чтоб все дела у нас были общие, – без злобы оттараканила Ольга.
– А мне часто кажется, что ближе тебя у меня никого нет на этой земле, – с деланной грустью промандалинил Алексей.
– Ты говоришь это специально для меня?
– Я говорю это… честно, как есть.
Возникла неловкая пауза.
<Вбежал Макар Степаныч и расстрелял паузу из Калашникова>.
– Во всяком случае, я с тобой старался быть всегда предельно искренним, – звякнул, наконец, Алексей, нажимая на последнем слоге.
– Ты хочешь сказать, что я с тобой неискрення? – искренне скосожопилась Ольга.
– Нет, всё нормально.
– Ну, вот видишь… дело не во мне.
– А в ком тогда? Во мне, что ли? – насмешливо подмандошил Алеша, – Да я, если хочешь знать, сегодня есть, завтра – нет…
– Аллё, Лёш! Я сейчас не могу говорить! – резко оборвала его Ольга, услышал шаги Кирилла в соседней комнате.
– А что случилось?
– Не могу говорить. Всё, перезвони мне позже… – она прихлопнула книжку мобильного, и быстро кинула его на кровать – в тот же момент дверь распахнулась, и вошел Кирилл:
– Ты что–то сказала?
– Нет… Это я по телефону… – она роняла слова с показным пренебреженьем.
– С кем?
– Какая разница, с кем?
– Это был мужчина?
Она озорно на него посмотрела, сощурила глаза, и, раскачивая головой, словно кобра, просвистела:
– Возможно.
– Что, действительно, мужчина?
– Да.
– И… о чем вы говорили?
– Да ни о чем таком особенном…
– Например?
– Например, предлагал встретиться.
– С какой стати?
– А почему бы и нет? Мы с ним давно знакомы…
– Как давно? Еще раньше, чем со мной? Я его знаю?
– Нет… Вернее, в каком–то смысле знаешь.
– То есть?
– Ну… Помнишь, мы с тобой на выставку ходили на той неделе?
– Ну, разумеется…
– Ну, и я там альбом купила, про художника…
– Да, помню, мы еще спорили с тобой, может ли больной человек делать здоровое искусство… Барабанов, кажется… как его… Андрей?
– Алексей. Алексей Барабанов. Дело в том, что я с этим художником знакома. В смысле, была знакома раньше. В общем, у нас были отношения… Но давно: когда мы с тобой начали встречаться, я уже с ним рассталась.
– Так… – Кирилл задумчиво сел в кресло, – А почему ты мне сразу не сказала? В смысле, когда мы на выставке картины смотрели?
– Ну, понимаешь… Тебя его картины, по-моему, не особо впечатлили, а когда я прочитала кое–что из биографии, ты вообще сказал, что это бред, и типа… что он – извращенец, в таком смысле…
– Ну, сказал, да… Потому что там бред был написан. Картины его… я бы сказал, специфические… Ладно, а сейчас–то чего он тебе звонил?
– Да так… Как дела, то, сё…
– Часто вы с ним общаетесь?
– Вот впервые за все то время, что мы с тобой вместе. Честное слово!
– Что, первый раз позвонил тебе с тех пор, как вы расстались?
– Первый раз… Но мы, нельзя сказать, чтобы расстались, в смысле, порвали насовсем… Просто каждый пошел своей дорогой. Как говорится, остались друзьями.
– Хорошо, вот он сейчас позвонил опять, и что?
– Как что? Ничего. Поговорили.
– Ну, чего он хотел–то?
– Да ничего не хотел… Так…
– Что?
– Слушай, давай оставим это, а? Это, в конце концов, моя жизнь, у меня до тебя многое было, у тебя, я думаю…
– Оль, ну, я прошу тебя, скажи, что он тебе говорил? – перебил её Кирилл, резко встав и приблизившись.
– Ну… Я же сказала… предлагал встретиться.
– И… то есть, как раньше? В этом смысле?
– Да, в этом самом смысле.
Кирилл дрожащими пальцами расстегнул ширинку и вынул набухший как брюква член:
– И что он конкретно предлагал? (Голос его дрожал.)
– Тебя это возбуждает? – она улыбнулась.
– Расскажи… ну?
– Предлагал, как раньше…
– Что конкретно, расскажи!..
– Предлагал снять номер в гостинице, пригласить туда приглянувшегося мужчину, а там убить его и потом съесть.
– Убить? Как?
– Ну, как… я разыгрывала бы роль шлюхи, ну, и расставила бы ножки… а пока мужчина меня имеет, он подбегает сзади – и молотком ему по башке.
– И что потом?
– Ну, как что… Расчленяли его в ванной. Он все инструменты и одежду приносил с собой в больших чемоданах. До моего прихода номер готовил… Постель стелил, ставил вазу с цветами, вино, закуску: словом, всё, как полагается. И мы всё фасовали по пакетам. А у него с собой были рулоны полиэтилена такого толстого, и машинка для заваривания специальная… Он эту машинку в розетку включал – и делал из полиэтилена пакеты – я в них накладывала, а он – раз, и запаивал сразу. И в конце у нас получалось много таких пакетов, и гора костей на клеенке. Кости мы распиливали всегда на кусочки и запаивали в отдельный большой пакет. Из этих костей мой знакомый варил клей. А мясо шло в пищу.
– Ой, я кончаю… – прошептал Кирилл, и брызнул спермой на стол.
– А клей он этот частично продавал, частично сам нюхал.
– Что? Нюхал? – вяло вскинул брови Кирилл, вытирая хуй салфеткой.
– Да, нюхал.
– А я думал, клеем клеят.
– А я думала, хуем женщин ебут, а не ручонку свою шаловливую, – ехидно прочирикала Ольга.
Кирилл скривил на лице гримасу сострадания, взял машинку для скручивания косяков, и вышел в соседнюю комнату.
Ольга задумчиво села за стол, включила компьютер, вошла в Word, и написала:
