Прошло много лет, и вот, когда Алексей уже успешно натурализовался в другой области, купив скромную квартиру в густонаселенном мегаполисе, оброс семьей, работой и знакомствами, его посетило вдохновение.
Случилось это внезапно, на подъезде к банкомату, где собирался он обналичить пару тысяч евро на отдых в Фуншале.
Он заметил упругое лицо велосипедиста. Заметил чешущий, словно гребенка, рой его сверкающих спиц. Услыхал еле заметный женский шепот под весенним балконом; обнаружил себя верхом на свище.
Свищ вился гигантской улиткой-вараном в запатентованном ему месте, и в назначенный час прибыл со свистком, соблюдая мочу и сшибая прохожих. Прохожие разлетались словно кегли, брызжа кровянкой и визжа по матери, но сонный глаз его был направлен внутрь: туда, где мотыли берут начало.
Туда, где стая птиц
Свиньей проверещала.
Туда, куда ушел сурок,
Вертляво плюнув в день.
Туда, куда течет творог,
Когда разрублен пень.
Куда несет меня река,
Сливаясь плотью в плоть.
Туда, откуда дан приказ
Свинью перемолоть.
И мы спешим, ужалив мозг
Ребячливой мольбой.
И мы сосем сталь папирос
Распаренной губой.
И мы пришли.
Неровен час:
Зубов своих не хватит.
Хотим прям здесь!
Хотим сейчас!
На этой вот кровати!
Думаете, госпожа паранойя подурит вас и уйдет восвояси? Ошибаетесь. Не такова она, материнская заплатка. Не такова жестяная манда Турандот. Не таков перец со свастикой. Не на тех, бля, напали. Шоколадные бубенцы не сдаются! Они брякают, брякают и брякают, а вот дрочить… дрочить им никто не позволяет. Слышите? Никто! И даже если они дрочат, это уже совершенно их личное дело. Пусть дрочат, если хотят. Да! Без всякого стеснения, что жена или мама зайдет. Или бабушка. Или дедушка.
Дедушка был клерикалом, любил жечь, строгать, и лошадей. Он был сторожем-дворником, если вы помните. Это дедушка научил Алешу дрочить, показав метлой на дымящийся скафандр Гагарина. Это дедушка вбил крепкий клин в самое нутро Алешиного подросткового осознания.
Он не заставлял его, нет. Но он намекнул, сурово передернув затвор и сходив по-большому в скворечник. Репертуар его был скуден. Актёришка он был никудышный, но пару сотен фунтов на героин и леденцы – всегда имел. По ночному Лондону шляться тоже опасно, не думайте. Может негр укусить.
Вы когда-нибудь видели негров? Настоящих, живых негров, а не загримированных артистов цирка? Вы видели их хуи? Очень большие? Больше вашего? Нет? А чего же вы тогда переживаете? Самый большой хуй имеет дельфин. Таким хуем и вправду убить можно, вы уж извините, что я при дамах так грубо выражаюсь, но если честно… если честно, меня это заводит: ругаться матом при дамах. Именно при дамах, а не при блядях. Хотя есть бляди, которые таких заправских дам из себя корчат, а сами даже не умеют сделать боржокад. Даже элементарной настойки группаря с пропиткой не возмещают! Это целый выводок таких дам-блядей существует! Они летучие как гусеницы, то есть бабочки, да. То есть блядь – это гусеница, а дама – это бабочка. Стало быть, вот как? А отчего – не наоборот? Дама – блядь, а бабочка – это гусеница. А Мартимьян Степаныч сегодня так заложил за воротник, что сторожевая пчела Пиздоменюг расчехлила свои некро-щупы, чтобы устремиться на красивый таран.
Вы видели хуй дельфина?
Дельфин не может дрочить. У него нет рук, а плавники для мастурбации не приспособлены. Давайте поможем дельфинам! Давайте подплывем к ним на надувном плотике и подгоним сверкающую стайку хуесосок. Пусть сосут хуи дельфинам! Эгей!
…А потом Алексея отпустило, он приблизился к банкомату и вставил карточку в прорезь. Она с легким жужжанием засосалась внутрь. На экране вспыхнула надпись. Алексей нажал кнопку. Надпись сменилась. Он еще нажал. Она сменилась снова.
И так она менялась, менялась, менялась, а Алексей жал, жал и жал.
Наконец, тугая пачка мятых банкнот степенно высралась из залапанной слюною щели. Сколько сексуальности в этом процессе съема денег! Когда только подходишь, сердце стучит. Член замер, как беркут. Вот и заветный пластик. Вставляем и жмем. Жмем и вставляем. Вставляем, вставляем, вставляем, вставляем. Жмем, жмем, жмем, жмем.
Такие же движения совершаются при ебле, стало быть, процесс обналички выражает не что иное, как любовный акт.
«Опять накрыло!» – подумал Алексей.
«Еще как, мозгляк…» – хихикнул из космолета дедушка.
Ладно. Поедем тогда лучше домой.
…
Змей со змеем, пчелка с пчелкой,
Злой старик с хромой девчонкой,
Контрабас с долиной пуха,
Лось – с ботвой, конь – в оба уха,
Ну а бродяга-носорог.
Корову где-то уволок.
– Что, хороша твоя корова? –
Спросил однажды дядя Вова,
Вставляя в жопу шнур.
– А если с виду, так не скажешь… –
Он вынул хуй в кровавой саже,
Сияющ и понур.
– Дрочи сильней! – дедуля молвил,
И плюнул шквалом гневных молний.
И проблевался Алексей
Обильной спермой из костей.
А после – высрал кочергу
Из оловянных сплавов.
Его лицо туго как жгут,
Он смотрит только вправо.
Он видит тень. И говорит:
– Люблю, когда молотят!
Не зря рассек больной старик
Забавы грёз и плоти.
Не зря монгол утрамбовал
Могилу есаула.
Не зря кузнец кинжал ковал.
Не зря свечу задуло.
Я половинкой косяка
Едва ли буду сытым.
Несет на Запад нас река.
Мы выплывем, не ссыте!
Тому, кто будет мне немил,
Я плюну в карамельку.
Он будет хныкать как дебил,
Вставляя в анус змейку.
Он будет семя извергать
На губы твоей мамы.
Он будет гордым помогать,
А ушлым – срать на раны.
Он возомнит себя царем,
Наследником Прогресса.
Его мы позже уберем.
В висок из ППСа.
