С возрастом Алеша часто вспоминал дедушкины слова. Неужели всё в нашей жизни предопределено? Всё, до мельчайших частиц? Каждый шаг. Каждый вдох. Каждый глоток вина. Каждая затяжка косяком.
А если так, пытаясь изменить ход судьбы, я ничего не меняю.
И это вы называете свободой воли?
Наша воля свободна не более человека с приставленным к голове стволом пистолета.
Томительное ожидание, унижение, страх, боль, короткий бой, ускользающий миг торжества победой – и последний выстрел – молнией во тьме.
Но Алеша был не согласен. Он решил попробовать взломать эту программу, помня, что, даже взломав её, не избежит своей участи.
Но первым же неодолимым препятствием на пути у него встала та самая похоть, о которой предупреждал дедушка.
Алеша двинулся на борьбу с похотью.
Например, в кругу сверстников он выбирал себе самую красивую и труднодоступную девушку, и всеми силами принимался завоёвывать её сердце. Он вёл себя как истый влюбленный, сгорающий от предвкушения сочной развязки. Но в тот момент, когда дама наконец сдавалась на милость рыцаря, извиваясь змеёй и раздвигая ноги, он, махнув перед её лицом дымящей балдой, как ни в чем не бывало натягивал трусы и, помахав ручкой, удалялся восвояси.
Женщинам такое поведение не нравилось. Как правило, у них наступал тяжелейший психологический кризис (еще бы: такую ценность повертели и бросили!). Некоторые даже порывались мстить.
Тучи над Алешей сгущались. Назревала гроза.
И самому Алеше было не сладко ходить с переполненными яйцами, морщась от каждого прикосновения мошонки к бедрам. Так недолго и простату уебошить.
Тогда он стал мастурбировать (он ведь и раньше этим постоянно занимался, опыт имелся). Но, чтобы нарушить настройку похоти, доводил себя до оргазма, созерцая совершенно не имеющие никакой сексуальной подоплеки вещи.
Он мастурбировал на ящик шампанского, на мячи для большого тенниса; защемлял член резиновыми губами холодильника, натягивал на него выхлопную трубу автомобиля.
Однажды его застали за мастурбацией в депо метрополитена. Алеша лежал под поездом, поглаживая вздыбленным пенисом сочленение вагонного колеса с рельсом, возбуждаясь от представления картины своего органа, раздавливаемого стальным катком. Раздался пронзительный сигнал, и резкое шипение, словно поезд собрался трогаться. Алеша тут же кончил, да так, что чуть не потерял сознание от оргазма. Сперма брызнула на контактный рельс, и едва не произошло замыкания. Чудо спасло его.
– Вот так, – молвил он застывшим в изумлении работникам метро, вставая и заправляя рубаху, – Видали? А если б поезд поехал, и меня замкнуло? Думали об этом? Думаете, я знал? Всё предвидел? Ошибаетесь. Если б можно было всё предвидеть, думаете, вы сумели бы что-то изменить?
– Позвольте мне взять слово! – подняла руку одна из работниц метро, – Я тоже хотела бы высказаться.
Рабочие расступились, она вышла под свет фонарей.
– Уважаемые коллеги. Я могла бы молчать, что что-то в том, чему мы с вами явились только что невольными свидетелями, заставляет меня выйти на эту трибуну. Что-то в этой картине подсказало мне, что всё это не спроста! Ох, не спроста это, уважаемые коллеги, не спроста! Чует моё бабье сердчишко, что не спроста. Сердчишко моё бабье пронзительно стучит, как перед первым минетом. Как перед дверями долгожданного ЗАГСа. Как перед корявым кастетом насильника. Вы видели, как юноша кончил? Как из брандспойта выстрелил! Давно ли вы так кончали? Мне думается, очень давно. Ваши хуи как вялые сосиски: нужно долго терзать их ртом, пиздой и руками, чтобы высосать несколько жидких капель. И при этом вы ощутите лишь судорожное облегчение, сродни испытываемому при задержке мочеиспускания. А парня вона как скрутило! Так зубами скрежетал, что, я думала, треснут. Эпилептик, бля. У него, вон, гляньте, вся шея в пене… Так почему ж он так может, а вы – нет? Молодость, говорите…
Алеша тем временем тихо отошел в сторону, раскрыл блокнот, вынул из ануса карандаш и стремительно стал делать наброски. В будущем эти наброски лягут в основу знаменитого панно «Подземная речь», на котором запечатлен момент общения работницы метро со своими коллегами. Полотно поражает единомоментностью собственной законченности с устремленностью вверх, вперед – к новым неизведанным горизонтам.
