Белый воздух струит перекрестные нити, что, свиваясь, заберут за собой печаль и тоску безысходности. Когда морские гады обнажают свои хищные струны, чтобы сыграть на волнах горькую песню нелепости, пусть их неумолчный стон утонет в пене безумия, пусть сгинет, как несостоявшийся кошмар. Белый воздух заходит в легкие водопадом неумышленных казней. Шум прибоя вторит пульсации мозга: на этой Земле лёд и пламя едины. Едины, неделимы, и вечны. Никто не вправе портить возникшее по воле случая. Никто не смеет испражняться червями расчета на смолистые соцветия непознанного.
Руби канаты! Приближается молодой ураган.
Руки, наполненные жидким гранитом. Водяной локомотив, опустошающий поролон помутнений, он там, впереди, впереди. Блеск обнаженной плоти освещает изумрудный океан перевоплощений. Долой ленивых приспешников пыли и пепла! Пусть молот вдохнет порошок! Вихрь радости – вот пропуск в бездну. Подхваченные им птицы парят без крыльев, потому что крылья – это кандалы.
Громада космоса взирает безучастно
На боль и радость, на печаль и смех.
И вопрошает:
– Что такое счастье?
В чем смысл страданий ваших и утех?
Где змей зарыт неторопливых мыслей,
Что паутиной кутают лицо?
Как разузнать священной правды числа
Среди глумленья тлей и подлецов?
Как разогнаться буйно до победы,
Шальной кометой взмыв отвесно ввысь?
Как отличить пророчество от бреда,
В котором наши головы рвались?
Ответов на вопросы эти – море.
И шум прибоя – грозный голос их.
Пусть наш удел – крушить и снова строить,
Пусть кровь дождем на нас заморосит!
И лишь тогда с хрустальным влажным звоном
Слепая истина к нам с поезда сойдет;
Ступая грациозно вдоль перрона,
Она нам эту песенку споет:
…
Когда они вышли из здания выставки, стемнело. Ольга зябко поежилась, и Кирилл приобнял её по дороге до машины.
– Включи скорее подогрев сидений! – взмолилась она, пока он счищал щеткой снег со стекол.
– Ну, ты же знаешь, где кнопка…
– А я хочу, чтобы ты уделил даме внимание! Включил и сказал: госпожа, погрейте Вашу попочку.
– Хорошо… Госпожа, погрейте Вашу жопку.
Вырулив со стоянки, он неспешно поехал вдоль набережной.
Ольга рассматривала альбом.
– Чего купила? – спросил Кирилл, скосив глаза.
– Альбом про художника этого… ну, помнишь, мы спорили перед его картиной… где красное… Ты сказал, что больной человек может делать только больное искусство, а я спросила: разве талант может быть больным?
– А, помню…
– Ну вот, мне стало интересно, и я альбом его купила, хочу дома посмотреть как следует, и почитать еще… тут про него написано много. Типа художественного текста. И картины как иллюстрации.
– То есть это не биография? – он притормозил на светофоре, сбрызнул лобовое стекло очистителем.
– Сама толком не пойму пока… Вроде бы биография, но написана в литературной обработке, типа того… Мы где сейчас?
– На кольцо выезжаем.
– Только на кольцо… Хочешь, я пока тебе вслух почитаю?
– Давай.
– Ты смотри на дорогу, не отвлекайся…
