Как-то раз, возвращаясь под утро из ночного клуба, Катя села в машину к пожилому джентльмену в очках. Она сначала не хотела: дорогая тачка, стекла затемненные – мало ли кто там?… Но когда стекло опустилось, и она увидела этого старикашку…
Заглянула внутрь – в салоне он один. А до дома еще столько тащиться…
И она к нему села.
Сговорились на двух сотнях. Цена разумная.
В дороге старик включил Motorhead.
Старый пердун гребаный, подумалось Кате. Решил вспомнить молодость… Как он девок снимал на своем мотоцикле. Ездил с ними в Прагу пить пиво. Эх, не та нынче Прага… не та… Не тот Карлов мост. Не те «Три корунки». И площадь Вацлавская – всё это в прошлом… Когда еще буду я в Праге? Разве что на старости лет, когда вся уже сморщусь? Если доживу. А сейчас что? Надо лететь в Лондон. Да в пизде драконьей видала я этот Лондон с его доками, и аркой, блядь мраморной. Еще черножопые бомбу ебнут, а ты под раздачу попадешь… Чурки ебаные. А этот, кстати…
– Слушай, извини… ты, случайно, не чурка? – обратилась она к водителю.
Тот, как очевидно, давно уже искал повод начать разговор, но кроме ублюдочного «замерзли, наверное?» в голову ничего не шло.
– Я? Нет… – он глупо улыбнулся, и сразу нашелся: – Я – не чурка, честное слово. И не хачик. Меня зовут Андрей Валентинович Жид.
– Жид?! Ахгаа–а–а! – Катя не удержалась и заржала, обнажая ровные белые зубы и подёрнутый слюной край верхней десны.
– Это французская фамилия, – улыбнулся старик, – А не то, что вы подумали.
– Французская?
– Да. Был такой писатель: Андре Жид. Известный, между прочим…
– Между чем это прочим? – едко ощерилась Катя, – Что еще за между прочим: вы это на что намекаете? Чтоб я вам за поездку натурой заплатила, что ли? – она приподнялась на кресле, так что ремень безопасности заголил декольте сильно вправо, – Пенсионеру захотелось женского мясца? – она бесшумно сбросила туфли и положила на панель у руля атласные ноги.
Их аромат достиг ноздрей старика, и он сглотнул.
И не только ноздрей старика достиг аромат сей.
– У тебя хуй-то стоит еще? – спросила Катерина, подумав с минуту.
– Еще как! – усмехнулся водитель, – Сам удивляюсь… Он у меня, честно сказать, последнее время ленится. Мне долго надо, чтобы разойтись. И пососать придется, и яички посдавливать. И покривляться передо мной надо, говоря всякие мерзости. Про Советский Союз. Про людей, которые жили в нем и наивно пили портвейн на детских лавочках… И я должен обязательно представить этих людей: их разговор… как один из них отрыгнул, а другой сказал: «Валера сегодня у Жорика в расшибец ужика выиграл!»
– Чё так сложно? – улыбнулась Катя, – Чё, без этого не встанет?
– Обычно, да. Но как тебя увидел, у меня сразу встал. Я сам обалдел просто… Ты знаешь, мужчины все хорохорятся… а ведь многие боятся женщин. Точнее, не женщин, а ситуации… проявить слабость боятся. Так переживают за свою сексуальную состоятельность, что куда там… Некоторые ебут только целок. Чтобы сравнить было не с кем. Не завидую я такой целке… Бабу должен лишать девственности опытный и мягкий спортсмен, а не паяц с балалайкой. Иначе он ей, сука, всю сексуальную жизнь обломает. Она всю жизнь будет думать, что вот такой вялый жидкокончающий писюн – это и есть всё удовольствие, какое может мужчина доставить женщине.
– Ну, мне в этом плане повезло! – довольно зевнула Катя, – Меня опытный мужик порвал. Пиздатый любовник. Один из лучших, за всю мою жизнь.
– Что, так хорошо с ним было? – пересохшим ртом спросил старик, сбавляя скорость.
– Ну… после него редко кто попадался, с кем бы так хорошо. Наверное, всего 2 или 3. А мучжин-то у меня было достаточно. Это не считая Терентия.
– Его Терентием звали? – мягко спросил старик, притормаживая.
– Ты чего тормозишь, аллё? – суетливо оглянулась Катя, – Нам направо сейчас, через мост, и до конца…
– До конца? – вкрадчиво поинтересовался водитель, притирая автомобиль к обочине, – И до какого конца? Не до этого ли? – он разинул ширинку и посветил залупой.
– А ну, дай глянуть, что там у тебя? – Катя приблизила к хую лицо, щупая в сумке нож.
– А ты попробуй, попробуй! – шамкал старик, противно содрогаясь.
– Мерзкий старик! – шепнула Катя, резко распрямляясь, зажимая эротоману ладонью рот и пробивая лезвием мочевой пузырь и толстый кишечник, – На, сука… На… На… На…
Старик забавно дергался и скулил, словно укушенный.
Катя чирканула лезвием по горлу. Получилось неглубоко. Она резко мяснула еще раз. Обильная кровь залила ей руки.
– Бля… Испачкалась вся… – она разглядывала себя в зеркало заднего вида, – Ёбаная тварь. Жид.
Она воткнула нож старику в глаз и несколько раз провернула.
Потом подумала – и отрезала ухо.
Прокусила щёку.
Сняла скальп.
Вытянула язык через прорезь в горле.
– Вот так… Сицилийский галстук. Будешь знать, как на старости лет молодух катать. Прищурься теперь, и не отсвечивай. Поал?
Она взяла валявшийся на заднем сидении плащ, вышла из машины, быстро в него укутавшись.
Мягко хлопнула дверца.
Прохожие спешили к станку.
За затемненными стеклами мертвеца не было видно.
