|
|
— Злоба и тоска — вот какие чувства владеют мной теперь, — несколько патетически закончил рассказ Илья Лобанов, высыпав в ладонь сдачу из блюдца.
Лена и Аркадий подавленно молчали. На самом деле, не вполне ясно было, как комментировать услышанное.
Илья снимал двухкомнатную квартиру на 1-ом этаже «хрущёвки» в Царицыно. Квартира была вполне приличной, если не считать тесноты санузла и кухни, да буйно пьющих соседей.
Комната, где спал Илья, зарешеченными окнами выходила в сквер, так что разлапистый кустарник отделял его покой от возможных посягательств извне стеною по более 5-ти метров. Мусоропровода, правда, не было, да и до ближайшей станции метро далековато — зато зелень, и магазин продовольственный через дорогу. С хозяевами Илюша виделся, как правило, раз в год — оплатить и продлить аренду. Проживал в квартире с котом, прозванным друзьями Бежгарь.
Лена вспомнила, как разъедала глаза шерсть Бежгаря и неясного назначения приспособление: толстый металлический штырь со сплюснутым и просверленным насквозь концом, торчавший из стены в комнате, где, лёжали они на диване, воскуривая гашиш, ещё неделю тому назад.
Сейчас Илья рассказал нечто странное: он стал обращать внимание, что Бежгарь, сидя на подоконнике, часто подолгу вглядывается в пространство — если стоять лицом к окну — в левом верхнем углу помещения.
Случайно в сумраке он увидел за стеклом бледное лицо женщины. Она пробралась через пыльные кусты, а скорее всего — прошла по бетонному отмостку вдоль дома, — подошла к окну и заглядывала в него, — вероятно, стоя на цыпочках.
Лобанов приблизился, — и тотчас лицо исчезло.
Несколько мгновений он застыл в замешательстве, когда странный звук заставил взглянуть — в тот угол — у окна над батареей — там вроде как что-то зашипело.
Он подошёл, долго вглядывался, затем сбегал в чулан за фонарём.
На глазах Ильи происходило нечто необъяснимое: белая штукатурка потолка над окном на какое-то время мягко вспухала, а затем снова сглаживалась заподлицо. Это вздутие сопровождалось напоминающим шипение звуком, как если бы трещина в потолке «дышала» (Илья божился, что не принимал сильно действующих препаратов ни во время, ни в ходе наблюдения за феноменом).
Он вскочил на подоконник и опрометчиво потянулся к вздутию пальцами… ткнул — неожиданно обильно штукатурка ссыпалась, обнажив бетонное мясо.
«Потолочное дыхание» между тем продолжилось, и даже прибавило в темпе.
Стремясь разбить рациональной киркой сковавший члены лёд недоумения, Лобанов щедро смазал попавшимся под руку клеем извлеченный из принтера лист А4 и тщательно залепил пробоину в покрытии.
«Дыхание потолка» прекратилось.
Просто щель в перекрытиях, и сквозняк вспучивал штукатурку — объяснил себе Илья.
Но под утро был неприятно разбужен знакомым уже звуком, и, вскочив, убедился, что бумажная заплата дала течь. Не в силах уснуть, он задолго ещё до запланированного подъёма наклеил таким же образом на трещину в потолке ещё 15 листов А4.
Лёг. Успокоился.
Неделю спустя, успев позабыть о происшедшем, пройдя мимо окна, невольно застыл, ошарашенный:
— с-с-с-с-с-с-с-… — шипел потолок, — с-с-с-с-с-…-с-с-с-с-с-с-…-с-с-с…
Лобанов подтащил стремянку.
Целлюлозный заслон был удивительным образом прорван: словно прорезан тонким раскалённым лезвием.
Эту-то проклеенную и прорезанную кипу листов привёз тогда и показал Аркадию и Елене Лобанов (Аркадию — как практикующему конспирологу, Елене — просто за компанию).
Аркадий оказался бессилен в трактовке.
— Злоба и тоска… тоска и злоба…
— Но Илюха, но послушай… успокойся… скорее всего, это просто случайность…
— Прорвались листы… и так странно… в этом нет никакой тайны…
— Никакой тайны: простое совпадение.
— Кто видел эти символы? Мне они не знакомы…
— Злоба и тоска… тоска и злоба…
— Мне они совершенно ничего не напоминают… просто зигзагообразная трещина…
— да, трещина
— с почерневшими краями
— но это, вероятнее всего, грязь
— Злоба и тоска…
— попробуй гипсом…
— или краской масляной густо… белилами титановыми
— Тоска и злоба…
— ну что ты заладил?
— ты, может, и правда…
…в тот день они нехорошо поссорились.
…А через месяц Лена узнала, что беременна.
А ещё через 2 недели им сообщили, что Илья Лобанов находится на лечении в больнице на Каширском шоссе, в отделении для буйных — якобы.
Аркадий предложил немедленно навестить друга.
Лена нервно щипала губу:
— Выходит, мы бросили товарища в беде… как мерзко… всю жизнь считать себя чистенькими, высокоморальными гражданами, а на деле… вот на таких простых, обыденных примерах становится ясно…
Аркадий властно обнял девушку за плечи:
— Зай, не кипятись…
Одиозная больница оказалась задрипанным блочным сооружением, внутренностями своими напоминающим смесь учебного заведения с ИВС или казармой.
«Буйное» располагалось на 3-ем этаже, за обитой жестью дверью с окошком.
Открыла некрасивая немолодая женщина; велела подождать: пациенты заканчивали обед.
Сидя на скамье, Аркадий разглядывал нескольких появившихся в коридоре больных. Их вид был жалостлив, и вызывал откровенное сочувствие. Никакой агрессии с их стороны Аркадий не ощутил: только тупую боль, пронизавшую судьбу толстой капроновой нитью.
Он обратил своё внимание к открытой двери, ведущей в кабинет врачей.
Полная, напоминающая кассиршу областного ларька женщина в белом, угрюмо скособочилась в видавшем виды кресле.
Высокий седой человек в очках растворял в кружке кипятка бульонные кубики.
У них — тоже обед.
В очках — это врач, Михаил Фёдорович, которому они звонили.
Свидание происходило в помещении, заставленном — в особенности по углам — разнообразной мебелью. Здесь же находилась семья: отец и мать, пришедшие к сыну, крупному молодому человеку в пижаме с пронзительно грустным лицом.
Лена передала продукты, но Илья сказал, чтобы оставили сестре.
После обмена стандартными любезностями повисла пауза.
Елена вопросительно посмотрела на Аркадия.
Тот кашлянул, дёрнул плечами…
— Ребята, милые… спасите меня, прошу вас… — тихо произнёс вдруг Лобанов и заговорил быстро, иногда озираясь пугливо: — я снова видел ту женщину в окне — она здесь работает, понимаете? Медицинской сестрой… милосердия… ребята, тут мужика приводили… совсем слаб был. Сергей. Я угостил его конфетами. Он сказал мне потом, что сестра спрятала его сюда, и хочет убить — из-за жилплощади. И я не принял его слова всерьёз. Но недавно… я был с ним… рядом — как с вами… и пришла сестра — та самая, милосердия — и сделала Серёге укол — и Серёга уснул.
— И чего? — машинально вставил Аркадий.
— Сестра через некоторое время вернулась, — прошептал Илья после паузы, — она сделала спящему ещё 1 укол… у него там катетер… а затем… затемзатемзатем она сказала мне: «позовёшь меня, когда он умрёт» — и вышла. Её не было. Прошло полчаса. Я смотрел на Серёгу. Серёга умер. И я понял: также убьют и меня. Усыпят, как животное. Смерть — это сестра милосердия. Она приходит со шприцем, чтобы ты успокоился… НавсегдаНавсегдаНавсегда… и однажды она придёт ко мне… ведь я не могу сопротивляться: больной должен слушаться… ведь она скажет мне, что это — лекарство… и я усну… а потом она сделает 2-ой укол, и скажет соседу: «позовёшь меня, когда он умрёт» — и выйдетвыйдетвыйдет в коридор… а я умруумруумруумрууу…
— Илюха, Илюха, прошу тебя, успокойся, ты гонишь… — Аркадий неуверенно гладил товарища по руке.
Рука была холодной как унитаз.
Михаил Фёдорович так и не допил свой бульон и хлебал теперь его из тарелки ложкой, сидя за письменным столом. Несколько крупных хлебных крошек валялось подле.
Аркадию подумалось, что внешний вид врача неотличим от наружности большинства пациентов.
Словно бы сквозь зубы и глядя куда-то в сторону, врач пояснил, что не имеет права держать здесь больного Лобанова долее понедельника, а потому после соответствующих формальностей тому предстоит выписка: возможно в понедельник, а возможно и ранее.
Прощание получилось смятым; Елене и Аркадию недвусмысленно давали понять, что дальнейшие расспросы и присутствие их здесь излишни.
Спускаясь по лестнице, Аркадий громко выпустил газы.
С приятным чувством выполненного долга они отправились обедать в пиццерию.
На следующий день больной Лобанов скончался.
 |
оглавление | master@pepka.ru |
 |