|
|
Эту историю поведал мне щербатый подросток, выловленный ребятами из воды у пристани. Это случилось под утро: праздновали день рождения Ромыча, и вот молодому нашему, Валентину, поплохело… он вышел из рубки, встал на мосту и блеванул. И тогда увидел внизу парня.
Парень держался за пластиковый буй, коротко и сипло вскрикивая.
Валентин позвал ребят, и те, хоть были пьяны изрядно, нюхнули нашатыря и быстро нацепили амуницию.
У парня не было левого глаза, и увечье это было свежим: кровь сочилась ещё.
Мы влили ему в между зубов 100 граммов самогона и растёрли грудь. Большой палец на его левой руке оказался сломан. Ещё обнаружилось ножевое ранение, но неглубокое: лезвие, видимо прошло по касательной, вспоров мясо, но не повредив ничего из внутренностей. Присутствовали гематомы и ссадины: практически по всему телу.
Постепенно парень стал приходить в себя, его сильно трясло.
Мы налили ему ещё, а Ромыч вынес тарелку с ветчиной и патиссонами.
Парень выпил, но закусывать не стал…
Он сразу стал говорить — много и сбивчиво, — и чем дальше мы слушали его, тем большее недоумение читалось на наших лицах. Обескураживающий смысл услышанного по капле просачивался в наше сознание: так же медленно просачивается в мозг закапываемая в ноздри кислота.
Наконец Аркадий вынул из дипломата листок А4, положил на стол перед несчастным, пододвинул одноразовую ручку:
— Вот что, друг. Прорезюмируй-ка нам всё, что ты сейчас рассказал, только постройнее, без лишней лирики… чтобы всё последовательно, логично и по делу. Смогёшь, нет?
— Попробую, — поморщился юноша и попросил ещё.
Через час отчёт был готов, а парень изрядно захмелел.
По степени опьянения он догнал практически своих спасателей.
Уже совсем рассвело, и трижды прокричал петух.
Я предложил закругляться, но Ромыч настоял, чтобы ещё по одной.
Мы накатили, и Вячеслав сказал:
— А ну, парень… можешь ты показать нам этот фокус, о котором ты рассказывал? Можешь высрать сердце спасителю твоему на потеху?
— Отчего ж… — подмигивая и престранно щерясь, парень взобрался на тумбу возле рукомойника, присел на корточки и расслабил портки.
Мы окружили его; Вячеслав достал цифровую камеру, а Ромыч врубил прожекторы.
Парень сидел, весь как нахохлившийся сыч.
Внезапно нюха моего коснулось… оно.
По некоторым движениям товарищей я понял, что учуял его не я один.
Кто-то, кажется, попросил прекратить, но было уже поздно.
Слишком поздно.
Когда помещение и мебель подготовили к дезинфекции я вспомнил про листок, и найдя его, поместил вместе с ручкой, которой писал парень, в герметичный пакет. Этот пакет я свернул в тугую трубку и замотал эту трубку толстым слоем скотча.
Затем я сунул его в карман, сел в машину и поехал домой.
Дома я вымыл руки, поставил на плиту чугунную кастрюльку, настрогал в неё новогодних свечей и включил газ. Я помешивал свечи деревянной палочкой, и они быстро растворились. Тогда я достал заранее приготовленную продолговатую, напоминающую очертаниями гроб, картонную форму. Я залил парафин в форму, затем извлёк из кармана трубку и погрузил в парафин. Когда слиток остыл, я обмотал его медицинским пластырем, а сверху пластыря — бинтами, и получившуюся продолговатую форму обмазал в несколько слоёв алебастром, а когда алебастр высох, ошкурил и выкрасил масляной краской.
Получилась такая гладкая чёрно-белая колбаса, напоминающая жезл регулировщика.
И вот этим жезлом я вначале задумал ебать в жопу шлюх, а потом забивать его им в глотку, так чтобы они задыхались и корчились, как подстреленные из рогатки лягушки.
Но затем я здраво рассудил: к чему и откуда такие заморочки?
Что я, больной что ли?
И я ночью сел в машину и поехал в соседний квартал на стройку.
Вышел из машины, сунув «жезл» в карман.
Прошёл к котловану и спустился в котлован, и воткнул «жезл» в глину.
Сейчас на этом месте высится дом.
 |
оглавление | master@pepka.ru |
 |