Кроме разглядывания и ощупывания, существуют другие способы. Но в данной ситуации они нам не подходят. Выемки в костях, серебристая пудра на лепестках её вульвы: вот и всё, что сберегло убитое ядом сознание.
Эта история началась летом 19… года, когда Алексей, заручившись неожиданно лёгкой поддержкой Семёна, вернулся в Москву на автобусе Поспелихинской макаронной фабрики. Он вышел в пыльный полдень, щурясь от бликов, что метали в него жирные стёкла лавочек-киосков. Спуститься в метро? Нет, не сейчас. С сожалением поправляя наплечный ремень тяжёлой сумки, он купил мороженого и заглянул в большой магазин на пригорке. Смешавшись с толпой, сонно улыбался, изучая непривычное разнообразие голых девичьих икр. С давешнего вечера нетронутый член стал набухать толчками. "Найду любовь сейчас, не мешкая, а там – хоть залупу под нож!" – подумал он, плотно сжимая губы (детская привычка), когда юркий подросток, появившийся откуда-то справа и снизу, отчётливо шепнул ему в ухо:
– Привет от Клавдии!
Алексей дёрнулся, как ошпаренный, но быстро взял себя в руки: если наблюдающие за ним (а он теперь был абсолютно уверен, что его "пасут"), заметят его растерянность, Люду уже ничто не спасёт. Вяло насвистывая, он вразвалку двинулся к выходу.
Там его уже ждали. Семён, быстро поправив выбившийся из-под фуражки карамелевый чуб, расстегнул ширинку и грозно оскалился:
– Чёрной воды решил отведать, князь поролоновый?
– Я бы склеил морду клеем, да нельзя курить в осле им! – выпалил Алексей, шныряя рукой в сумку и открывая огонь прямо через дерматин.
Мальчик с пластмассовой саблей, визжа, обвис на поручнях лестницы; успевший обнажить ПСМ Бородулин тяжело ухнул, прошитый пулей навылет.
– Рядом за степень! – Семён просочился сквозь мраморный конус и выплюнул срамный котяшок из пузырящегося свежей кровушкой стула. Маша-Побрякушка, стиснув зубы, бурно спустила.
Уже вечером, когда труп Терентия Максимовича покрылся радужной коркой, четверо молодых матросов с рассечёнными вдоль перегородок носами высосали остаточную мокроту из мягких сосудов и разложили на клейком от жары рубероиде пасьянс "Головастик". Мирно пожёвывая опарышей, рассуждал о блочных сбоях старший мастер. На почернелых после пожара лесах, тихо поскрипывая туго натянутыми петлями, тяжело качались раздутые тела гранатомётчиков.
– Ну и скажи мне теперь, Алексей, в чём, по-твоему, сила духа? – спросил, наконец, один из матросов, веснушчатый золотобровый гигант с перебитым пенисом.
Алексей улыбнулся, деловито почесав твёрдый шанкр на лбу:
– Сила духа, Витюша, в противостоянии. От тебя хотят чего-то, а ты – ни в какую! Тебя и так, и сяк упрашивают, и уговаривают, и денег предлагают, и блядей под тебя подкладывают… А ты: хуй вам в горло! На любой напор – злоебучий запор, а на дружеский спор – всю обойму в упор! Ты пойми: нам в пути подлецы не нужны. Лучше на хуй пойти, чем лизать у княжны. Лучше гноем блевать в окровавленной тьме, чем какашки клевать на боярском гумне! Схлынет злоба зараз… Поцелуй меня в глаз: я в осеннем лесу птеродактилей пас!
– Ну хорошо, хорошо… – Витя распрямился и, одним движением скинув кожаные шорты, выпростал красную трепещущую прямую кишку, – Видал, сосун? Знаешь, боль какая? Это всё ебля в жопу и постоянные запоры от морфия. И как ты мне прикажешь поступать? Мне говорят: держись, Витюха, стране нужны герои… А я срать не могу вторую неделю!
– Ты врачам-то показывал? Заправить её никак нельзя? – осторожно осведомился матрос по прозвищу Слизень (эту странную кличку получил он за привычку слизывать грог с девичьих ног).
– А вот это заправить можно?! – pло подвывая, Виктор с размаху всадил ему в шею длинную заточенную отвёртку. Слизень захрипел, мягко оседая на расслабленного уколом Дубова.
– Ах ты… – Алексей даже слюной поперхнулся от гнева. Прыгнул Витюхе на спину как барс, и отсёк вывалившуюся прямую кишку стремительным взмахом навахи.
Тот закричал страшно. Обливаясь кровью, пополз на коленях, потом завалился на бок, лицо пунцово, глаза навыкате, липкий пот пропитал кружевную сорочку.
– На ярмарке в Бутово залупаться будешь, понял, хуй моржовый?! – Алексей дважды пнул его в рёбра, потом забежал в малярку, ухватил с полки жбан растворителя, вернулся, плеснул растворителем Витьке на голову и поджёг.
– Хахахааа! – eтробно закудахтал очнувшийся Дубов, и тотчас получил молотком в висок.
Все три трупа сдвинули к центру и освободили от одежды. Генеральский портсигар тщательно упаковали в вату. Вызванный условным пердением юнга быстрыми движениями лезвия нанёс на мертвецов ритуальную маркировку в виде ёлочки. Алексей вынул набрякший член и, смазав головку кровью, принялся надрачивать. Юнга тоже вынул свою кочерыжку и быстро задвигал кожурой. Пыхтя и постанывая, они нависли над мёртвыми, готовясь к эякуляции.
– Ой, меня разбирает… Ой, ой… – pастонал Алексей, сладко щерясь.
– Я хочу, чтобы ты кончил мне в рот! – uорячо зашептал ему на ухо юнга, извиваясь, как рассечённый лопатой червяк.
– Ни хуя, это против правил! – Алексей покачал головой и вдруг, слабо крикнув, брызнул необычайно густым семенем на обугленный череп Витюхи.
– Гад! Гад! Я же просил! – cо слезами на глазах, юнга впился зубами Алексею в щёку. Тот зарычал, молотя парня рукояткой ножа по голове. Юнга упал с куском лица Алексея во рту, сперма мягкими толчками заструилась из его розовой залупы. Алексей нагнулся над ним, пытаясь вырвать откушенную плоть. Для того чтобы челюсти мальчишки разжались, пришлось рассечь ножом лицевые мышцы, а также вырезать глаз. Подвывая и капая кровавой слюной, Алексей рассматривал обрывок собственной морды. В этот момент истекающий кровью юнга подобрал лежавший у кассы пистолет и выстрелил Алексею в голову. Не проронив ни звука, Алёша осел с раздробленным черепом. Юнга всхлипнул, прижал дульный срез к правому виску.
– С детства боялся взрыва газа, – uлухо пробормотал он и спустил курок.
