|
Лампа под потолком погасла, но более в кабинете перемен не было.
— Вы что дурите? Ну-ка, включите свет, — мягко потребовал врач.
— А?.. — Костя ощутил вдруг необыкновенную усталость.
Медленно он повернул голову в сторону фигуры в белом и с тоской поглядел на кресло напротив.
Присесть бы.
Да, но почему темно? Ах, да: свет, чёрт возьми.
Он повернул выключатель, и лампа вспыхнула снова.
— Присаживайтесь! — доктор приветливо кивнул.
— Ага… благодарю вас, — шаркающей походкой (ныло бедро) подошёл и опустился на кожзаменитель.
— Чего это вы с выключателем вздумали баловаться? — с дружелюбной насмешливостью глянул из-под очков эскулап.
— Да я так… проверить, как оно работает… — потупился, заметно краснея.
— Ну и как?
— Да всё нормально вроде… свет есть.
— Ну и замечательно. Лена! Идите сюда, будете помогать мне, — доктор привстал по направлению к санузлу.
Посмотрел за дверь.
Сказал что-то Елене неразборчиво. Та хихикнула.
Врач вернулся, снова сел за стол.
— Ну что, Константин… Настал, как говорится, тот день и час, когда мы с вами прощаемся. Надеюсь, что навсегда. Надеюсь, что здороваться мы с вами при случае будем впредь не как пациент с врачом, но как два старых приятеля, помогших друг другу в беде лет эдак цать назад.
— Да, я тоже на это надеюсь, — выдержав паузу, ответствовал Костя.
Вошла Елена.
Улыбнулась. Даже подмигнула.
— 3ое я уже позвонил, она ждёт… — сообщил им с тёплым сердцебиением.
— Ну, ещё бы… ещё бы ей не ждать. Ваша 3оя — счастливая женщина: она, можно
сказать, заново обрела супруга. Ведь то, откуда мы вас вытащили… вернее, вместе
с вашей помощью вытащили… это знаете ли… оттуда редко когда возвращаются.
Елена смотрела с нежностью.
— Да уж, — Костя щёлкнул суставами, — мне, доктор, сейчас просто не верится, что со мной такие вещи творились. Вот так, ни с того, ни с сего, взять — и сойти с ума. И главное, когда жена беременна. Намучились вы со мной…
— Ну что вы!.. — отмахнулся доктор, — всего полтора месяца вы у нас наблюдаетесь: у вашей 3ои ещё живот почти не вспух.
— Да что вы?..
— Да, да, мой милый! Так что, не буду, как говорится, далее задерживать: получите на вахте вещи и ступайте с Богом, хе-хех…
— Да, да… я сейчас, — рассеянно молвил Костя, и вдруг задумался.
Лена достала зеркальце и облизнула губы.
— Что-то спросить хотите? — доктор поднял глаза от заполняемого формуляра.
— Ну, как вам сказать…
— Константин Михайлович, не забывайте: мы с вами теперь — просто хорошие знакомые. Мы доверяем друг другу.
— Ну, в общем, я хотел поинтересоваться. Я сейчас плохо помню, в голове смутно… как случилось, что я женат? Это ненормально: не помнить, как познакомился со своей будущей женой?
— В вашей ситуации, уважаемый, это простительно. Удивительно, что вы вполне помните, как вас зовут. Во время припадков вы ведь на имя своё не откликались. У вас было другое имя: Румбо.
— Имя, и номер кузова. Надо же, бред какой… — Костя посмотрел в окно.
Уже стемнело. До дому доберусь на такси. Здесь совсем недалеко: четыре квартала и площадь.
— Тогда вам так не казалось. Когда полтора месяца назад на дискотеке в клубе это случилось…
— Ефим Тимофеевич, может не надо ему напоминать об этом? — тихо спросила Елена.
— Да, нет, отчего ж… я здоров, и на всё смотрю здраво, — поднял глаза Костя. — Напомните.
Врач замолчал, отпил из стакана воды, прокашлялся:
— Видите ли, Костя… в клубе, где вы и ваши друзья, как сейчас принято выражаться, отжигали, произошёл теракт. Был взрыв, и многие погибли и были ранены. Одну девушку буквально разорвало на куски. И вы потом долго ещё её вспоминали в бреду, говоря о бомбе и о половинах женщины.
— Да, я что-то припоминаю такое смутно… словно приснилось что-то.
— И здание загорелось. И, видимо, вы попали в очаг возгорания. Но каким-то чудом спаслись, выбежали в беспамятстве на козырёк подъезда и нырнули рыбкой в открытый люк цистерны с водой.
— Это могла быть и цистерна с бензином, — улыбнулась Лена.
— И вы чуть не утонули в этой цистерне, — посерьёзнел Ефим Тимофеевич. — Но ваша 3оя по случаю находилась на пути к клубу, когда прогремел взрыв. И она подбежала к выходу и видела, как вы выбежали из окна и прыгнули, а за вами прыгнул ваш друг Митя. Вам повезло гораздо больше. Митя был уже практически без кожи. Его спасти не удалось.
— Так вот как всё случилось… — прошептал Костя.
— Когда вы попали к нам, обстановка в городе резко осложнилась, — врач встал, подошёл к окну. — Некие экстремистские силы оказались замешаны. Этот взрыв был лишь поводом для серьёзных волнений. Оказалось, что некая политическая группировка заинтересована в этом, чтобы сбить цену на акции ряда местных нефтяных компаний. И началось страшное. Мэр города и еще ряд важных лиц были взяты в заложники и позднее расстреляны.
— Вы знаете, — прервал его вдруг Костя, — мне почему-то упорно кажется, что мою жену звали не 3оя, а… Марина. Это нормально?
— Как увидишь её, так сразу и вспомнишь, как звали! — улыбнулась Лена, — вспомнишь, как на свадьбе я вас фотографировала, в ЗАГСе, в комнате с красными стенами…
— С красными стенами?
— У вас был глубочайший обморок, сродни комы, — с переигранным трагизмом пояснил доктор, — и вы окостенели как кататоник. Хотя вы и не знали ещё всех кровавых подробностей, и что за ними последовало.
Лена раскрыла журнал и стала заполнять какие-то графы.
— Вы умудрились уйти от нас во время комендантского часа. В бреду, в беспамятстве. Был пересменок, а Гаврило, подлец, уснул. И упустили вас. И вас чуть не убили. Сбило машиной. Хорошо, что вскользь задело. Сначала было подозрение на перелом шейки бедра, но, слава Богу, не оправдалось. К нам в больницу стали поступать раненные. Власть захватили повстанцы и принялись наводить свои порядки. Второй ваш друг, Валерий, тоже погиб в перестрелке.
— Вот это я не знал… — вытянулось лицо у Кости.
— И не только он. Многие из ваших клубных друзей погибли. Их предали. Загнали в подвал одного здания — там была многоярусная подземная парковка — и устроили там засаду. Говорят, что кровь стекала ручьями, и её смывали потом из шлангов для мойки машин. И тогда оккупанты восторжествовали. Им сам чёрт был не брат. И стали лютовать. Вешали людей прямо на улицах. Я сам лично видел рекламный щит «Росно», а на нём — семеро висельников. Но постепенно страсти улеглись: народ новую власть в основной массе своей принял и вынес, как говорится, вотум доверия.
— А я?..
— А ты бредил. Опять убежать пытался, — с укоризной посмотрела Лена. — говорил, что сядешь на поезд и поедешь домой. Хотя 3оя тебя навещала. А ты говорил ей про этот поезд. Что, мол, пора на вокзал.
— Но мне кажется, что тот факт, что волнения в городе, наконец, закончились, очень благотворно повлиял! — вмешался доктор, которого так и распирало, — буквально на следующий день после официальной передачи полномочий дела у вас стремительно пошли на поправку. Вас навещал ваш племянник Гриша. Специально приехал из Анапы. Фрукты привозил вкуснейшие. Рассказывал про эту… пустыню с сиреневым песком… забыл название.
— И про тайные захоронения! — перебила Елена, — очень интересно рассказывал, и фотки показал.
— Ещё вас навещала ваша мать, но вы не узнавали её, называя странным именем Бабадятел.
— Мать? А где она теперь?
— Уехала к себе во Франкфурт. Но сейчас 3оя уже сообщила о твоём выздоровлении, и она взяла билеты на ближайший рейс. Так что скоро ты её увидишь. Предвкушаю, как она будет рада…
— А… отец?
— Отец ждёт тебя с нетерпением. При новой власти он стал начальником цеха на мясокомбинате. Только что вступил в должность и очень старается проявить себя на работе с самой лучшей стороны… работает допоздна. Очень переживал за тебя и за 3ою.
— Отец тоже навещал тебя, — вмешалась Елена. — привёз тебе котёнка, но ты страшно испугался его… это было так смешно… буквально шарахался от ужаса, называя почему-то Кроепедом.
— В общем, твоих родственников эти жуткие события, по счастью, обошли стороной, — подытожил Ефим Тимофеевич, выписывая пропуск, — а у многих близкие погибли. И целые семьи погибли. Так что имей ввиду. Большое горе нас всех коснулось. У твоего знакомого Алексея, например, вся семья погибла, а сам он пропал. А потом его нашли: вернее, то, что от него осталось…
— А вы знаете, доктор, мне кажется, я тоже встречал вас там, в Аду, — перебил его вдруг Костя.
— Время от времени ты приходил в сознание. Но ненадолго. Тебя словно закручивало в центрифуге безумия: ты резко терял ориентацию, выл, бился в судорогах с пеной у рта. Несколько раз я думал, мы тебя потеряем. Очень напугал ты нас, Костя. По моей гипотезе, твоё сумасшествие явилось своего рода защитным механизмом от ужаса внешнего мира, к которому прибегло твоё подсознание… Человек, по разумению моему, тем и отличается от братьев наших меньших, что рождён творцом, и окружающая действительность никоим образом его не устраивает. Не всегда, разумеется, но как правило. И чем больше в человеке сил, тем яростнее пытается он переделать мир сей… ну, а коли он сам — часть мира — то и себя самого, очевидно… Вот и ты попытался. Но сила — она остаётся силой: чтобы создать что—то новое, ей нужно сперва разрушить старое, как кто-то из философов выразился. По крайней мере, теперь, когда весь мрак позади, у нас будет время поразмыслить над этим… А тогда… нам самим в этом аду казалось, что сойдём вот-вот с ума. Но персонал наш проявил себя мужественно. Я бы даже сказал, героически. Оправдал честь белого халата, светлое имя врача. И мы потеряли друзей, коллег. А тут ещё это радиационное заражение, которое оказалось липой…
— Какое заражение?
— Сторонники режима пустили слух, что в город заброшен источник радиации, который каким-то образом перемещается, облучая окружающих. Кто-то из больных в коридоре, видимо, рассказал тебе об этих идиотских слухах, и ты впал в прострацию. Мы с трудом вернули тебя оттуда. Но потом, как я уже сказал, дело бодро пошло на улучшение, и последние пять дней ты ведешь себя как абсолютно вменяемый будущий отец.
— Абсолютно вменяемый будущий отец, — повторил Костя.
— Ввиду того, что новая власть распорядилась здание больницы в срочном порядке отремонтировать, и затем половину отдать под офис местному муниципалитету, мы вынуждены избавляться от всех, кто, по нашему мнению, способен к самостоятельной жизни и за кем есть кому присмотреть. И от тебя, Константин, я избавляюсь с особенной радостью. Твой бред был интенсивен, но сравнительно скоротечен. Всему виной наше нелёгкое время.
— Ну, а как же? — улыбнулся Костя, — конечно, время во всём виновато. Весело с вами, Ефим Тимофеевич. Ну, да пора и честь знать. Чувствую я себя преотлично… только устал вот слегка, но это ладно: дома отосплюсь. А тем более, что раз вы из-за меня в неудобстве и некотором стеснении, поспешу раскланяться.
Они обнялись все трое, и доктор подарил ему на прощание чёрную статуэтку (презент от соседа-геолога), а Елена сочно расцеловала.
— Ночь уже на дворе. Осторожней! — напутствовал бережно врач.
— Тебя до ворот проводить, Кость? — предложила Елена.
— Да нет, ну что вы… сам дойду.
В вестибюле больницы он случайно бросил взгляд в зеркало.
Подошёл испуганно.
Поспешно вернулся, догнав людей в белых халатах на лестнице.
— Ефим Тимофеевич! Простите, а что это за следы у меня на голове?
Доктор и Лена быстро переглянулись.
— Это ты себя так поуродовал, Костик. Когда в припадке бился, — сожалеюще пожала плечами старшая сестра.
— А чего ж… вы мне не сказали? Стыдно по улице идти… хотя бы маску какую надеть, забинтовать голову.
— Сейчас темно, Кость. Никто эти шрамы не увидит. А дома вы с 3оей приспособите что-нибудь. Парик, там, какой-нибудь, косметику…
От волнения Костя вспотел. Лена подала ему марлевую салфетку.
— Ефим Тимофеевич, вы идёте? — позвали сверху.
— Так, ну всё, Кость, ещё раз удачи тебе. И не дури мне. А ни то живо опять аминазинчиком обсажаю. — доктор скоро пожал ему руку и с громким цоканьем устремился вверх по лестнице. — У нас тут с этим не заржавеет…
— Ну пока, Костян! — Лена манерно помахала ручкой.
Он посмотрел ей в глаза. Они глупо блестели и дёргались как у птицы.
Улыбнулся:
— Пока, Бабадятел.
На улице моросило, но Костя не чувствовал холода.
Его распирало какое-то светлое чувство культурного превосходства над окружающим. В другой раз он бы решил, что пьян. Но где мог он достать спиртного в больнице?
Это был какой-то незнакомый мощный выход энергии.
Хотя до дома было ещё добрых четыре квартала со здоровой площадью, он твёрдо вдруг решил, что пройдёт это расстояние пешком, дабы рассеять этот силовой выброс, а заодно проверить состояние своего здоровья после больничной койки.
Потливый стал какой-то.
Ноги шли и шли без устали будто чужие.
Был внезапно облаян дворовой собакой. Подскочив, шавка залилась пронзительно, но затем, вдруг взвизгнув, отскочила в сторону как ужаленная.
Костя смотрел ей вслед, оправляясь от испуга внезапности.
Бездомных собак надобно истреблять, подумалось.
А вот и дом, где жил Макарыч. Вон в том дворе они впервые попробовали «Рубин». А потом добавили водки, и блевали красными струями.
Как приятно после стойкого провала в памяти пройтись вот так вот по знакомым местам: напоминает Рай.
Хотя, в Раю, наверное, теплее.
На освященной фонарями площади он окликнул знакомую девушку: обжималась с кавалером на лавке у памятника. Завидев его, оба вскочили и бросились наутёк.
— Что, неужели так страшен? — Костя пожал плечами, уставившись себе под ноги. — Чего ж случилось со мной за полтора эти месяца, кто б объяснил… каша из воспоминаний в голове. Бывает каша овсяная, а это — каша воспоминательная. И ни черта в ней одно с другим не сходится. И пугаешься, что постарел. Пугаешься, что так теперь навсегда.
Сбавив темп он пересёк площадь, вошёл под арку и направился к родному подъезду.
Ему пронзительно захотелось тепла. 3оиного тепла. Сладкой зовущей истомы обжимания с самкой человеческой.
Домофон работает, надо же.
Он набрал нужный номер.
— Алё? — голос 3ои после гудков.
— 3ойк, это я. Открывай.
Счастливый визг и писк зуммера.
Не желая ждать лифт, он взбежал по лестнице.
Она ждала его в дверях.
Долго тискались на пороге, не заботясь о любопытных глазках соседей.
Наконец, вошёл.
— Ну… как ты? Рассказывай. Как ты себя чувствуешь, прежде всего? — она хлопотала возле него, помогая разуться.
Ну и бардак развела, подумал Костя и, придвинув лобок, сказал:
— А ты пощупай и убедись как я себя чувствую.
Её рука охватила бугор штанов:
— О-о-о, кто у нас тут…
Присев на корточки, 3оя загородила путь; её пальцы нащупали ствол, влажный и твёрдый.
— 3ойк, давай не здесь, а?
— Нет, здесь. Сейчас! — она с азартом принялась насасывать, и Константину ничего не оставалось делать, как принимать наслаждение.
…О, какой горячий у неё рот! Словно она больна, и её лихорадит. Шаловливый пальчик трогает анус.
— 3ой, всё, пошли! — он подхватывает её подмышки, тащит в комнату.
Она виснет на нём, спотыкаясь. Языки их переплелись, они лижут друг другу рты, соударяясь зубами.
Они пританцовывают, освобождаясь от одежды.
На ней не остаётся ничего, кроме чёрных капроновых носков.
Он валит её на тахту, приподнимает за ноги; дрожащий от восторга язык ласкает вульву.
Она извивается и громко стонет, отталкивает его голову, пытаясь оттянуть захлёстывающее жало оргазма, но он лишь сильнее присасывается к слюнявой раздроченной щели. Она бьётся в судорогах, комкая плед. Пальцы ног сжаты.
Он массирует рукой эрегированный член, быстро приседает над ней, ухватив за лодыжки, опрокидывает, подтягивает, насаживает.
Она вскрикивает, а затем жмурится, теряя дыхание.
Он наслаждается ощущением присутствия в женщине.
Слегка водит ягодицами.
Стягивает зубами носки с её узких с крутым подъёмом ступней, прислоняет к лицу босые подошвы, вдыхает.
Его таз начинает совершать поступательно-возвратные колебания.
Её ягодицы подъёрзывают навстречу.
Они пытаются замедлить темп, но не выдерживают, и срываются в скачку.
Она рычит, царапая его шею и кусая губы.
В глазах Румбо темно, и шумит в ушах кровь: зов предков.
Затуманенным взором окидывает он стены комнаты сплошь в красных обоях.
В Красной Комнате на Красной Простыне…
— Да… да… ещё!.. да… выеби меня… выеби…
Органы красные соприкасались, тёрлись, свивались.
На Красной Стене за Красным Стеклом тени безумно метались.
— Ооо… ооо… я щас кончу… щас кончу!
— Кончай, кончай милый: я тоже уже всё…
Всё чаще и чаще хлопки соударяющихся тел…
Костя выл, закусив её пятку.
9
8
7
6
5
4
3
2
1
…Его зад задёргался.
3ою заколотило: лицо покраснело, челюсти сжались, слюнной пузырь надулся у бутонов губ…
И ВОССИЯЛ СВЕТ.
оглавление | master@pepka.ru |