Мастерская Олега находилась на набережной. Дима доехал до площади на метро, а затем спустился к мосту пешком. Хотя не было и пяти, уже темнело. Зима выдалась относительно тёплой и малоснежной.
Повернув с моста направо, Дима сбавил шаг и закурил. Здесь было совершенно безлюдно, с реки дул ветер. Пройдя около сотни метров, он остановился и посмотрел на воду. «Надо же, – подумал, – вот отсюда до центра города рукой подать, а пусто как. Дома какие-то доисторические… Старая фабрика? Свет только в двух окнах на втором этаже. Машин нет. Странное место».
Вдруг голая баба, сверкнув белым отточенным телом, вспрыгнула на чугунный обод набережной и пробежала по узкому поручню: в ноздри ударил горячий дух её потной промежности. Пробежала и исчезла. Дима поперхнулся дымом, закашлялся. Постояв в нерешительности с минуту, он выкинул в воду окурок и продолжил путь.
«Уж лучше плохенькая стратегия, чем никакой, – мыслилось ему на ходу, – Допустим, я создал для себя схему мира. Допустим, да, я теперь завишу от выбранной модели восприятия. Я как бы сам для себя построил тюрьму: ведь мир гораздо шире, многогранней, и всё такое… Но если бы не было этой тюрьмы, как бы жил я на воле? Как ни верти, всегда нужно иметь какую-то систему координат. Точку отсчета. А если эта точка будет плавающей, то ничего в этой жизни толком и совершить не удастся. Как же я буду действовать, если сейчас я один, а через час – уже изменился, стал воспринимать окружающее совсем по-другому? Тогда уж надо достичь состояния, которое вбирало бы в себя все грани реальности одновременно. Быть камнем, ножницами и бумагой. Пиздой и хуем. Змеёй и птицей. Героем и сукой. Огнём и льдом. Как такое возможно? Да никак. Возможно только нечто среднее: тихо болтаться поплавком посередке, и не отсвечивать. К этому и стремятся всякие тибетские мудрецы: плавать как говно в проруби».
Неожиданно сзади раздался всплеск. Дима резко обернулся. Голый подросток проворно взбирался на набережную. Глаза их встретились, мальчик изобразил подобие улыбки, но тотчас лицо его расползлось по швам, и склизкий череп крокодила блеснул в огнях трепещущими на ветру сухожилиями, чёрная кровь бесшумно закапала на мостовую. Дима проворно отскочил, сжав в руке рукоять раскладного ножа. Существо издало едва слышный скрип и исчезло так же внезапно, как и появилось.
«Лучше, пожалуй, перейти на ту сторону!» – Дима проворно перебежал улицу и зашагал вдоль кирпичной стены с облупившейся краской: «Что это за дом? 28? А мне нужен 15, строение 1. Судя по всему, это там, за углом. Так Олег объяснял? Я и по карте смотрел. Всё сходится. На том берегу ТЭЦ. Вон какие трубы. Как захватывающе было бы влезть зимней ночью на такую вот трубу по обледенелым скобам. В юности я залезал зимней ночью на водокачку. Но то в деревне. Подкурились с ребятами, потом вином разогрелись, в голове вата, звёзды в небе, и снег, как будто пропитан фосфором. Ночью в лесу фонарей нет, а снег светится розовым. Наверное, трава так действует на сетчатку? Здесь трубы значительно выше. И здесь город».
Он уже дошёл до поворота, когда откуда-то сбоку под ноги ему кинулась низенькая старушка в жёлтом платке. Она метнулась вниз всем весом, вцепившись в Диму руками, так что он, хоть сам и не из немощных, рухнул на асфальт, громко выругавшись. Чудом не ударился головой. Но сразу с омерзением принялся отбиваться. Подмял бабку под себя, сел на неё верхом. В темноте сверкнула сталь. Отвёртка? Шило? Дима засадил ей несколько раз по голове. Старуха затихла. Предмет звякнул рядом. Дима поднял. Так и есть: трехгранный напильник с заточенным концом. Примерившись, он вонзил пику ей в сердце. Никакой реакции. Дима вытер рукоятку платком и проворно скрылся за углом.
«Ну, где же эта чертова мастерская? Вот 15, строение 2, а нужно 1. Следующий? Ага, вон, кажется, Олегова тачка… Значит, здесь». Дима ускорил шаг, впервые за вечер улыбнулся. Низкая металлическая дверь в углу здания резко распахнулась, и Олег в сопровождении голой бабы и подростка-крокодила выбежал навстречу Диме, размахивая шлангом от пылесоса. Из одежды на нём была только кожаная накидка, солдатский ремень и охотничьи сапоги до яиц. Малиновая головка толстого эрегированного члена плясала в воздухе:
– Эге-Гей! Эге-Гей! Жизни нет без отрубей! Жизни нет без жвачки! Не проси подачки! Пальцем в жопе не шуруй! Не соси у трупа хуй! О, владыка! О, повелитель! – Олег принялся пританцовывать на месте, вращаясь и раскручивая шланг над головой. Голая баба расставила ноги и помочилась сильной парящей струёй, мальчик упал на колени и ловил ртом мочу, мастурбируя обеими руками.
– Жил-был у бабушки серенький козлик! – запел Дима, прищёлкивая пальцами и поднимая над головой заляпанный кровью платок, – Жил-был у бабушки серенький козлик! Козлик из серы, козлик из Ада! Бабушка-бабушка, что тебе надо? Что тебе надо? Что тебе надо?!
Голая баба кончила ссать, громко пукнула и визгливо запричитала:
– Надобно мне, внучек, шариковых ручек: заявления писать, пидарасов покусать, каменное сердце: никуда не деться. Будешь рыть туннели у высокой ели. Прокопаешься в могилу, у скелетов спиздишь Силу, с этой Силой ты как бог: всех урыл и всем помог!
«Ах вон оно что! – грызя ногти, забеспокоился Дима, – оказывается, Олег открыл мастерскую по выкачиванию энергии из мёртвых! Вот почему всё окутано тайной, и такие непонятки с отчётностью! Вот почему Марина не смогла объяснить, зачем ей приказали лечь под Ивана Кузьмича, а Спиридон отпилил себе без наркоза кисть левой руки и скормил пекинесу Борьке! Теперь всё ясно. Ай да Олег! Ай да морпег! Митя пожил две доктуры, а судился вниз от муры. Жаба скользко растопила – и енота растрелила! Трупы ели крем собачий скоро едем мы на дачу там колёсико родное синим карликом и гноем столько рыбы столько счастья мама какает и настя дрочит сильно и обильно на лице твоём текстильном зарычал мопед борискин закоптился шёлк сосискин федя брызнул кровью в буй все теперь сосите хуй!»
Пожарная машина загудела так, что стоявший невдалеке бурундук едко обгадился. Дети глухо зарычали: такой косоворотки еще не сбывали на здешней пагоде. Если б не зима, висеть им всем на косогоре. И только спелый абрикосовый ветер прошмыгнул, спасая от огня дровяные склады: прошмыгнул – и снова заладила так и не соскочившая с иглы работорговка:
– Брамбусьма! Брамбусьма! Брамбусьма!
